Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5
Шрифт:
— Ой! — вырвалось у нее.
Гарц улыбнулся.
— Доброе утро! Это ваша собака?
Она не ответила и только немного смущенно глядела на него; потом она подбежала к собаке и схватила ее за ошейник.
— Скраф! Противный… гадкий-прегадкий пес! Она склонилась над собакой, поглядывая на Гарца из-под упавших локонов.
— Вовсе нет! Можно дать ему хлеба?
— Нет, нет! Не давайте… Я побью его… и скажу ему, какой он гадкий, больше он не будет себя так вести. И еще дуется; у него всегда такой вид, когда он дуется. Вы здесь живете?
— Временно.
— А мне показалось, что вы здешний. У вас выговор такой.
— Да, я тиролец.
— Сегодня утром я должна говорить только по-английски, но я не очень люблю этот язык… потому что я наполовину австрийка, и немецкий мне нравится больше; но моя сестра Кристиан — настоящая англичанка. А вот и мисс Нейлор. Ох и задаст она мне сейчас!
И, указав розовым пальчиком на вход, она снова жалобно взглянула на Гарца.
В комнату подпрыгивающей, птичьей походкой вошла пожилая маленькая женщина в сером саржевом платье, отделанном узкими полосками бордового бархата; на груди ее болтался на стальной цепочке большой золотой крест; она нервно стискивала руки, затянутые в черные лайковые перчатки, довольно потертые на швах.
У нее были преждевременно поседевшие волосы, быстрые карие глаза, кривоватый рот, а голову она держала, склонив набок; на ее добром узком и длинном лице застыло извиняющееся выражение. Ее несвязные и отрывистые фразы звучали так, будто были на резинках и втягивались назад, как только она их произносила.
— Грета, как ты можешь! Что скажет твой папа! Право, не знаю, как… так неловко…
— Что вы, что вы! — утешил ее Гарц.
— Идем сейчас же… извините… так неудобно!
Все трое стояли: брови Гарца то поднимались, то опускались; маленькая женщина нервно теребила свой зонтик; Грета покраснела, надула губки и с глазами, полными слез, накручивала на палец белокурый локон.
— Ой, глядите!..
Кофе закипел и убежал. По стенкам кастрюльки, шипя, текли тонкие коричневые струйки. Собака, опустив уши и поджав хвост, стала носиться по комнате. Все трое сразу почувствовали себя легко и свободно.
— Мы очень любим гулять по дамбе, и вот Скраф… вышло так неудобно… Мы думали, здесь никто не живет… ставни потрескались, краска облупилась. Вы давно в Боцене? Два месяца? Подумать только! Вы не англичанин? Тиролец? Но вы так хорошо говорите по-английски… прожили там семь лет? Неужели? Как это кстати! Грета сегодня говорит только по-английски.
Мисс Нейлор метала смущенные взгляды под крышу, где перекрещивались балки, отбрасывая глубокие тени на беспорядочную кучу кистей, инструментов, мастихинов и тюбиков с красками, лежавшую на столе, сколоченном из ящиков; на большое окно без стекол, доходившее до самого пола, где еще сохранился обрывок ржавой цепи — память о том времени, когда на чердаке была кладовая. Она поспешно отвела взор, увидев на холсте незаконченную обнаженную фигуру.
Грета, скрестив ноги, сидела на пестром одеяле, размазывала пальцем лужицу кофе и поглядывала на Гарца. А он думал: «Хорошо бы написать ее вот так. И назвать «Незабудки».
Он взял мелки, чтобы сделать набросок.
— А мне вы будете дать посмотреть? — закричала Грета и вскочила.
— «Дадите», Грета… «дадите посмотреть», сколько раз говорить тебе? Думаю, нам пора идти… уже поздно… твой папа… вы очень любезны, но я думаю, нам пора идти. Скраф!
Мисс Нейлор топнула ногой. Терьер попятился и столкнул большой кусок гипса, который свалился ему на спину и так напугал несчастного пса, что тот пулей вылетел за дверь.
— Ach, du armer Scfuffe! [1] — закричала Грета и бросилась за ним.
Мисс Нейлор пошла к двери. Поклонившись, она пробормотала извинение и тоже исчезла.
Гарц остался один, его гости ушли. Маленькая белокурая девочка с глазами, как незабудки, маленькая женщина с приятными манерами и птичьей походкой, терьер. Он обвел взглядом комнату — она казалась совсем пустой. Закусив ус, он выругал упавший гипс. Потом он взял кисть и встал перед холстом. Гарц то улыбался, то хмурился, но вскоре забыл обо всем и с головой ушел в работу.
II
Четыре дня спустя Гарц рано утром не спеша брел домой. Тени облаков скользили по виноградникам и исчезали в путанице городских крыш и зеленых шпилей. С гор дул свежий ветер, ветви деревьев раскачивались, снежинками осыпались лепестки запоздавших цветов. Среди нежных зеленых сережек жужжали майские жуки, и на дорожке всюду виднелись их коричневые тельца.
Гарц прошел мимо скамейки, на которой сидела и рисовала какая-то девушка. Порыв ветра швырнул ее рисунок на землю; Гарц подбежал, чтобы подмять его. Девица наклонила голову в знак благодарности, но когда Гарц повернулся, чтобы идти, разорвала рисунок пополам.
— Зачем вы это сделали? — спросил он.
Держа по куску разорванного рисунка в каждой руке, перед ним стояла хрупкая и стройная девушка с серьезным и спокойным выражением лица. Она смотрела на Гарца большими ясными зеленоватыми глазами; в выражении ее губ и в упрямо вздернутом подбородке читался вызов, но лоб оставался безмятежно гладким.
— Он мне не нравится.
— Разрешите взглянуть. Я художник. — Не стоит, а впрочем… если хотите…
Гарц сложил половинки рисунка.
— Вот видите! — сказала она. — Я же говорила вам.
Гарц не ответил, продолжая рассматривать рисунок. Девушка нахмурилась.
Гарц вдруг спросил ее:
— Почему вы рисуете?
Она покраснела и сказала:
— Покажите мне, что здесь не так.
— Я не могу показать вам, что здесь не так, здесь все так… Но почему вы рисуете?
— Не понимаю.
Гарц пожал плечами.
— Это нехорошо, — сказала девушка обиженно. — Я хочу знать.
— Вы не вкладываете в свои рисунки души, — сказал Гарц.
Она ошеломленно поглядела на Гарца, и взгляд ее стал задумчивым.