Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6
Шрифт:
Кэб выехал на Юстон-Род, и опять широкая физиономия кэбмена вопросительно глянула на Тайми.
«Какая мерзкая улица, — думала Тайми, — какие у лондонцев унылые, некрасивые, вульгарные лица. И у всех такой вид, будто им на все наплевать, только бы как-нибудь протянуть день. За всю дорогу попалось только два привлекательных лица».
Кэб остановился перед табачной лавочкой на южной стороне дороги.
«И это здесь мне придется жить?» — подумала Тайми.
За открытой дверью шел узкий коридор, потом узкая лестница, покрытая линолеумом. Тайми вкатила велосипед в переднюю. Из лавочки вышел какой-то юноша еврейского вида и заговорил с ней.
— Ваш друг, молодой джентльмен, сказал, чтобы вы подождали его у себя в квартире.
Ласковые рыжевато-карие глаза юноши любовались ею.
— Снести ваш чемодан наверх, мисс?
— Спасибо, я сама справлюсь.
— Второй этаж, — сказал юноша.
Комнатки были тесные, чистые и опрятные. Тайми отнесла чемодан в спальню, выходившую на пустой двор, вернулась в маленькую гостиную и раскрыла окно. Внизу на улице хозяин табачной лавочки и кэбмен вступили в разговор. Тайми заметила, что оба они ухмыляются.
«Как ужасны и отвратительны мужчины!» — думала она, невесело поглядывая на улицу. Все казалось таким! мрачным, запутанным — пыль, жара, суматоха, как будто это забавлялся какой-то дьявол, вороша муравьиную кучу. Ноздрей Тайми коснулась вонь керосина и навоза. «Как все непостижимо, как безобразно!.. Я никогда ничего не сделаю, никогда, никогда! — думала Тайми. — Но почему же не идет Мартин?»
Она опять пошла в спальню и открыла чемодан. Оттуда пахнуло лавандой, и перед Тайми вдруг встала ее белая спаленка в родительском доме, и деревья зеленого сада, и дрозды в траве.
Шаги на лестнице заставили ее вернуться в гостиную. В дверях стоял Мартин.
Тайми побежала было к нему, но круто остановилась.
— Ну вот видишь, я пришла. Что это тебе вздумалось снять комнаты в таком месте?
— Я здесь живу, через две двери от тебя. И здесь живет одна девушка, тоже из наших. Она тебя введет во все дела.
— Она леди?
Мартин передернул плечами.
— Да, она то, что принято называть леди. Но важно не это, важно то, что она настоящий человек. Ее ничто не остановит.
Тайми выслушала это определение высшей добродетели с таким выражением, точно говорила: «В меня ты не веришь, а вот в ту девушку — веришь. Ты нарочно поселил меня здесь, «чтобы она приглядывала за мной…»
Вслух она сказала:
— Я хочу послать вот эту телеграмму.
Мартин прочел текст.
— Напрасно ты струсила и хочешь рассказать матери о своих планах.
Тайми густо покраснела.
— Я не такая хладнокровная, как ты.
— Наше дело серьезное. Я тебя предупреждал, что незачем тебе и начинать, если ты в себе не уверена.
— Если ты хочешь, чтобы я осталась, старайся говорить со мной повежливее.
— Можешь не оставаться, это твое личное дело.
Тайми стояла у окна, кусая губы, чтобы не расплакаться. Позади нее раздался очень приятный голос:
— Нет, но какой же вы молодец, что пришли!
Тайми обернулась и увидела девушку — худенькую, хрупкую, не очень красивую: нос у нее был чуть-чуть с кривинкой, губы слегка улыбались, зеленоватые глаза были огромные, сияющие. На девушке было серое платье.
— Меня зовут Мэри Донг. Я живу над вами. Вы уже пили чай?
В этом! мягком! вопросе, который задала ей девушка с сияющими глазами и ласковой улыбкой, Тайми усмотрела насмешку.
— Да, пила, спасибо. Вы мне, пожалуйста, объясните, в чем будет состоять моя работа. Если можно, то лучше сейчас же.
Девушка в сером взглянула на Мартина.
— А может быть, отложим до завтра? Я уверена. что вы устали. Мистер Стоун, скажите же, что ей надо отдохнуть!
Взгляд Мартина говорил: «Да бросьте вы, ради бога, ваши телячьи нежности!»
— Если ты действительно хочешь серьезной работы, ты будешь делать то же самое, что и мисс Донт, — сказал Мартин. — Специальности у тебя нет никакой. Все, что ты можешь, это ходить в дома, проверять их благоустройство и условия, в которых живут дети.
Девушка в сером мягко сказала:
— Видите ли, мы ограничиваемся проблемой санитарных условий и детьми. Конечно, очень обидно и жестоко исключать взрослых и стариков, но денег у нас наверняка будет намного меньше, чем требуется… Эту часть дел приходится отложить на будущее.
Воцарилось молчание. Девушка с сияющими глазами добавила тихо:
— До 1950 года.
— Да, до 1950 года, — повторил за ней Мартин. Очевидно, то было какой-то заповедью их веры.
— Мне надо отослать телеграмму, — пробормотала Тайми.
Мартин взял у нее телеграмму и вышел. Оставшись одни, девушки сперва молчали. Девушка в сером платье робко поглядывала на Тайми, словно не зная, как ей расценить это юное создание, такое очаровательное, но бросавшее на нее хмурые, недоверчивые взгляды.
— По-моему, с вашей стороны просто чудесно, что вы пришли, проговорила она наконец. — Я знаю, как привольно живется вам дома, ваш кузен часто мне о вас рассказывал. Правда, он изумительный человек?
На этот вопрос Тайми ничего не ответила.
— Как это все-таки ужасно, — сказала она, — рыскать по чужим домам…
Девушка в сером улыбнулась.
— Да, порой бывает трудно. Я занимаюсь этим уже полгода. Знаете, привыкаешь. Мне кажется, все самое худшее по своему адресу я уже выслушала.