Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6
Шрифт:
— Пожалуйста, передайте ей вот это письмо. Впрочем, нет, я буду ждать. Что, если я подожду в саду?
— Пожалуйста, сэр!
— Отлично,
— Я оставлю дверь открытой, сэр, на случай, если вы пожелаете зайти в дом.
Стивн подошел к садовой скамье и сел на нее. Мрачно уставившись на свои лакированные штиблеты, он время от времени похлопывал конвертом по брюкам своего вечернего костюма. Через весь темный сад, где ветви деревьев висели тихо, не тревожимые ветром, из открытого окна мистера Стоуна лилась река бледного света, и в ней кружились, стремясь к ее истоку, мотыльки, вновь появившиеся вместе с жарой.
Стивн раздраженно смотрел на фигуру мистера Стоуна; тот стоял, нагнувшись над конторкой, совершенно неподвижно: вот так можно увидеть в «глазок» тюремной камеры заключенного, который стоит, уставившись на свою работу, — не шевелясь, онемев от одиночества.
«Старик начинает сдавать, — подумал Стивн. — Вот бедняга, его убивают его идеи. Они противны человеческой природе и всегда будут такими. — Он хлопнул конвертом по брюкам, словно заключавшийся в конверте документ подчеркивал этот факт. — Нельзя не пожалеть старого глупца с его возвышенными идеями».
Он встал, чтобы получше разглядеть тестя, не подозревавшего, что за ним наблюдают. Фигура старика казалась такой безжизненной, застывшей, будто душа мистера Стоуна последовала за одной из его идей куда-то в недра земли, а тело осталось ждать ее возвращения. Зрелище это подействовало на Стивна угнетающе.
«Можно поджечь дом, а старик и не заметит пожара», — подумал он.
Мистер Стоун пошевелился. Через затихший сад до Стивна долетел протяжный вздох. Стивн отвернулся, почувствовав, что как-то нехорошо подглядывать за старым человеком, и, встав, пошел в дом. В кабинете брата он постоял, повертел в руках стоявшие на письменном столе безделушки.
«Я ведь предупреждал Хилери, что он обожжется на этом», — думал он.
Услышав, что в парадной двери щелкнул американский ключ, Стивн вернулся в переднюю.
Он с самого начала втайне не одобрял Бианку; она всегда казалась ему колючей, всегда его раздражала, но сейчас он был поражен тем, какое измученное и несчастное у нее лицо. Стивну как будто впервые открылось, что не ее вина, если она не может быть иной. Это как-то сбивало его с толку, потому что подобный способ расценивать что бы то ни было казался ему неразумным.
— У тебя усталый вид, Бианка, — сказал он ей. — Мне очень жаль, но я все же счел нужным передать Тебе это письмо сегодня же.
Бианка глянула на конверт.
— Оно адресовано тебе, — ответила она. — Спасибо, но я не имею желания читать его.
Стивн сжал губы.
— Но я хочу, чтобы ты прослушала это письмо. Позволь я прочту тебе вслух:
«Вокзал Чэринг Кросс
Дорогой Стиви!
Вчера я сказал тебе, что еду за границу один. Позже я передумал: я решил взять ее с собой. Я пошел к ней. Но я слишком долго жил в мире чувств, чтобы принять такую порцию действительности. Мое классовое чувство спасло меня, класс восторжествовал над моими самыми примитивными инстинктами.
Я еду один — возвращаюсь в мир чувств. Бианка не скомпрометирована, но наш брак стал для меня насмешкой. Я больше не вернусь к ней. Ты сможешь разыскать меня по прилагаемому адресу, и я вскоре попрошу тебя прислать мне моих домашних богов.
Пожалуйста, передай Бианке содержание этого письма.
Любящий тебя брат
Хилери Даллисон».
Хмурясь, Стивн сложил письмо и сунул его во внутренний карман.
«Оно еще горше, чем мне показалось, — подумал Стивн, — но иного выхода у него не было».
Бианка стояла, положив локоть на каминную полку, повернувшись лицом к стене. Ее молчание раздражало Стивна, который жаждал проявить лояльность в отношении брата.
— Письмо это, разумеется, очень меня успокоило, — сказал он. — Если бы Хилери… Это было бы роковым.
Она не шевелилась, и Стивн ясно сознавал, что затронутая тема чрезвычайно деликатного свойства.
— Конечно, все это так, — начал он снова, — но, право, Бианка, ты, в общем… я хочу сказать… — И он снова умолк, потому что ответом ему было все то же молчание, абсолютная неподвижность. Чувствуя, что он не может уйти, так и не выразив лояльности к брату, он попытался еще раз: Хилери добрейшая душа. Не его вина, если у него не было достаточного контакта с реальной жизнью, что он… не умеет справляться с фактами. Он пассивен.
И, охарактеризовав брата, к собственному своему удивлению, всего одним этим словом, он протянул Бианке руку.
Ее рука, протянутая в ответ, была лихорадочно горячей. Стивн почувствовал раскаяние.
— Мне очень, очень жаль, что все так случилось, — сказал он, запинаясь. — Очень сочувствую тебе, Бианка.
Бианка отдернула руку. Пожав плечами, Стивн отвернулся. «Что поделаешь с такими женщинами?» — подумал он, но вслух сказал холодно:
— Спокойной ночи, Бианка.
И ушел.
Некоторое время Бианка сидела о кресле Хилери. Потом стала бродить по комнате при слабом свете, проникавшем из коридора через приотворенную дверь, касалась рукой стен, книг, гравюр — всех тех знакомых предметов, среди которых он жил столько лет.
Она брела в этом полумраке, как дух Дисгармонии, парящий в воздухе над тем местом, где лежит ее тело.
За спиной Бианки скрипнула дверь. Чей-то голос резко произнес:
— Что вы делаете в этом доме?
Подле бюста Сократа стоял мистер Стоун. Бианка подошла к отцу.
— Папа!
Мистер Стоун смотрел удивленно.
— Ты? Я решил, что забрался вор. Где Хилари?
— Уехал.
— Один?
Бианка наклонила голову.
— Уже очень поздно, папа, — прошептала она.
Мистер Стоун сделал движение рукой, будто хотел погладить дочь.
— Сердце человека — могила многих чувств, — пробормотал он.
Бианка обняла его за плечи.
— Тебе пора спать, папочка, — сказала она, стараясь направить его к двери, потому что в сердце у нее начало что-то таять.