Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6
Шрифт:
С глубоким почтением
Уинфред Туденем.
P. S. Кроме того, газета может попасть горничным и оказать на них дурное влияние».
— Это письмо я получила сегодня утром.
Грегори, закрыв лицо руками, сидел с таким видом, будто молился, миссис Шортмэн и мисс Мэллоу не решились нарушить молчания. Но когда он поднял голову, он сказал твердо:
— Только не «простили», только не «простили», миссис Шортмэн.
Миссис Шортмэн зачеркнула это слово.
— Хорошо, хорошо, мистер Виджил, — сказала она, — но это рискованно.
В углу снова затрещала машинка.
— Теперь еще одно. И, мистер Виджил, опять эта Миллисент Портер, боюсь, нет никакой надежды спасти ее.
Грегори спросил:
— Что с ней?
— Снова запила. Это уже пятый раз.
Грегори повернулся к окну и взглянул на
— Я навещу ее. Дайте мне адрес.
Миссис Шортмэн прочитала в зеленой книжечке:
— Миссис Портер, Блумсбери, Билкок Билдингс, 2. Мистер Виджил!
— Что?
— Мистер Виджил, мне иной раз хочется, чтобы вы поменьше нянчились с этими безнадежными субъектами. Толку все равно не будет, а вы только убиваете свое драгоценное время.
— Но разве можно бросить их на произвол судьбы! Так что ничего не поделаешь.
— Почему? Надо поставить себе какой-то предел. Простите меня, но мне кажется иной раз, что вы зря тратите время.
Грегори повернулся к девушке за машинкой:
— Мисс Мэллоу, как, по-вашему, права миссис Шортмэн? Я зря трачу свое время?
— Не знаю, мистер Виджил. Но мы так беспокоимся о вас.
Добродушная и немного недоуменная улыбка появилась на губах Грегори.
— А я верю, что я спасу ее, — сказал он. — Значит, Билкок Билдингс, 2. — И, продолжая глядеть на небо, спросил: — Как ваша невралгия, миссис Шортмэн?
Миссис Шортмэн улыбнулась.
— Ужасно!
Грегори тотчас обернулся.
— Ведь вам вредно открытое окно. Простите меня!
Миссис Шортмэн покачала головой.
— Мне нет. А вот разве что Молли?
Девушка за машинкой проговорила:
— Нет, нет, мистер Виджил. Пожалуйста, не закрывайте окна только из-за меня.
— Честное слово?
— Честное слово! — ответили женщины в один голос. И все трое секунду смотрели на небо. Потом миссис Шортмэн прибавила:
— Дело в том, что вам не добраться до корня зла — до ее мужа.
Грегори посмотрел на нее:
— А, этот негодяй! Если бы только она могла избавиться от него! Ей надо было бы давно уйти от него, пока он не научил ее пить. Почему она не ушла от него? Почему, миссис Шортмэн, почему?
Миссис Шортмэн подняла глаза, горевшие одухотворением.
— У нее, наверное, не на что было жить, — сказала она. — И она была тогда вполне порядочной женщиной. А какой же порядочной женщине приятен развод… — Взгляд Грегори заставил ее умолкнуть на полуслове.
— Как, миссис Шортмэн, и вы на стороне фарисеев?
Миссис Шортмэн покраснела.
— Бедная женщина, видно, хотела спасти его, — сказала она, — должна была хотеть спасти его.
— Значит, мы с вами… — начал было Грегори, но снова уставился в небо.
Миссис Шортмэн закусила губу и тоже устремила блестящий взгляд вверх.
Пальцы мисс Мэллоу летали над клавишами быстрее, чем всегда, лицо у нее было испуганное.
Грегори заговорил первый.
— Прошу вас, простите меня, — сказал он тихо, почти ласково. — Меня это близко касается. Я забылся.
Миссис Шортмэн отвела взгляд от окна.
— О, мистер Виджил, если бы я могла предполагать! Грегори улыбнулся.
— Ну, полно, полно, — говорил он. — Мы совсем напугали бедную мисс Мэллоу.
Мисс Мэллоу обернулась, глянула на Грегори. Грегори глянул на нее, и все принялись рассматривать кусок неба в окошке — что было главным развлечением этого маленького общества.
Грегори занимался делами до трех, затем отправился в кафе и выпил чашку кофе с булочкой. В омнибусе, шедшем в Вест-Энд, он сидел наверху, держа шляпу в руках и улыбаясь. Он думал об Элин Белью. Думать о ней как о самой прекрасной и доброй представительнице ее пола стало его привычкой; и пока он о ней думал, волосы его успели поседеть, так что теперь уже ему с этой привычкой не расстаться. А женщины на улице, глядя на его улыбку и непокрытую голову, говорили себе: «Какой красивый мужчина!»
Джордж Пендайс, увидев Грегори из окна своего клуба, тоже улыбнулся; только улыбка его была иного свойства: вид Грегори был всегда немного неприятен Джорджу.
Природа, создавшая Грегори Виджила мужчиной, давно заметила, что он вовсе отбился от ее рук, живет в безбрачии, бежит общества даже тех несчастных созданий, которых его Общество наставляло на путь истинный. И природа, которая не терпит ослушания, выместила свое
Источником постоянных огорчений Грегори было то обстоятельство, что его преобразовательный инстинкт то и дело вступал в противоречие с его чувствительными нервами. Его природная деликатность обязательно восставала и сводила на нет все его благородные усилия. Этим, пожалуй, можно объяснить его постоянные неудачи, о которых с прискорбием упомянула миссис Пендайс в разговоре с леди Молден на балу в Уорстед Скайнес.
Он слез с омнибуса неподалеку от дома, где жила миссис Белью, с благоговением прошел мимо него и вернулся обратно. Давным-давно он взял за правило видеться с ней лишь раз в две недели, но под ее окнами он проходил чуть ли не каждый день, какой бы крюк ни приходилось делать. Окончив эту прогулку и не подозревая, что действия его могли бы показаться смешными, он, все еще улыбаясь, ехал назад в Ист-Энд. Шляпа его опять покоилась у него на коленях, и, вероятно, он не был бы счастливее, если бы повидал миссис Белью. Когда они проезжали мимо Клуба стоиков, из окна клуба его опять увидел Джордж Пендайс, и опять на губах Джорджа мелькнула насмешливая улыбка.
Спустя полчаса он уже был у себя дома на Букингем-стрит; вскоре явился рассыльный из клуба и вручил ему письмо, обещанное мистером Парамором. Он поспешно вскрыл его.
«Нельсоновский клуб.
Трафальгар-сквер.
Дорогой Виджил!
Я только что вернулся от вашей подопечной. Дело приняло неожиданный оборот. Вчера вечером произошло следующее. После вашего визита в Сосны капитан Белью приехал в Лондон и в одиннадцать часов ночи постучал в квартиру своей жены. Он был почти в бреду, и миссис Белью должна была оставить его у себя. «Я собаку не выгнала бы в таком состоянии», — объяснила она мне. Он пробыл у нее до следующего полудня, — ушел перед самым моим приходом. Такова ирония судьбы, значение которой я вам сейчас объясню. Помнится, я говорил вам, что закон о разводе исходит из определенных принципов. Один из них подразумевает, что сторона, начавшая дело о разводе, отказывается простить нанесенные ей оскорбления. На языке закона это прощение, или снисходительность, называется «примирением» и представляет собой решительное препятствие для дальнейшего ведения дела. Суд ревностно следит за соблюдением этого принципа и с большим недоверием относится к таким поступкам обиженной стороны, которые можно истолковать как «примирение». То, что сообщила мне ваша подопечная, ставит ее в такое положение, при котором, боюсь, невозможно затевать дело о разводе, основываясь на проступках ее мужа, совершенных до его злополучного посещения. Слишком рискованно. Иными словами, суд почти наверняка постановит, что действия истицы должны рассматриваться как «примирение». Если же в дальнейшем ответчиком) будет совершен поступок, расценивающийся как оскорбление, то, говоря языком закона, «прошлые деяния возымеют силу», и только тогда, но ни в коем случае не сейчас можно будет надеяться на благоприятный исход дела. Повидав вашу подопечную, я понял, почему вы так озабочены ее теперешним положением, хотя должен сказать, я отнюдь не уверен, что вы делаете правильно, советуя ей развестись с мужем. Если вы не перемените своего намерения продолжать дело, я займусь им лично, и мой вам дружеский совет, поменьше принимайте все к сердцу. Бракоразводное дело не тот предмет, которым может без вреда для себя заниматься частный человек, а тем более человек, который, подобно вам, видит вещи не такими, какие они есть, а такими, какими он бы хотел, чтобы они были.