Джон Картер
Шрифт:
Шестьсот восемьдесят семь марсианских дней пройдет, прежде чем дверь темницы окажется против конца тоннеля, где я последний раз видел сквозь все сужавшуюся щель свою прекрасную Дею Торис.
Половина этого срока уже истекла, или, вернее, истечет утром. Однако, перед глазами стоит последняя сцена так ярко, как будто это случилось вчера.
Живо вижу я перед собой красивое лицо Файдоры, дочери Матаи Шанга, перекошенное ненавистью, в ту минуту, когда она с поднятым кинжалом бросилась на мою жену. Вижу красную девушку Тувию из Птарса, бросившуюся вперед, чтобы предотвратить злодеяние.
Дым пылающего храма скрыл на минуту картину трагедии, но в моих ушах еще звучал чей-то пронзительный крик. Затем наступило молчание, а когда дым рассеялся, вращающийся храм уже скрыл от нас комнату с тремя прекрасными хозяйками.
Много важных событий поглотили мое внимание после этого страшного случая, но он ни на миг не изглаживался из моей памяти. Я проводил каждую минуту, которую смог урвать от своих многочисленных обязанностей, вблизи мрачного склепа, где томилась мать моего Картериса.
Работы у меня было много. Мне приходилось принимать участие в переустройстве государства перворожденных после того, как мы победили их на суше, на воде и в воздухе.
Раса перворожденных в продолжение многих веков поклонялась Иссе, считая ее богиней жизни и смерти. После моего изобличения ее в обмане и лжи, народ чернокожих оказался в состоянии полнейшего упадка. Привыкшим к самопоклонению и владычеству над всеми расами Марса, перворожденным пришлось испить горькую чашу унижения.
Божество их пало, а вместе с ним пал весь сложный организм их религии. Хваленый флот их был разбит наголову превосходящими силами красных людей Гелиума, дикие свирепые зеленые кочевники с пересохшего морского дна Марса затоптали священные сады храма Иссы, а Тарс Таркас, джеддак тарков, самый свирепый из них всех, воссел на трон Иссы и правил перворожденными, пока союзники решали судьбу побежденного народа.
Почти единодушно было выражено пожелание, чтобы на древний трон черных людей вступил я, но я не согласился. Мое сердце не лежало к народу, который так недостойно обошелся с моими женой и сыном.
По моему совету джеддаком перворожденных стал мой друг Ксодар. Он сам был перворожденный и занимал высокое положение датора до того времени, пока Исса его разжаловала. Более подходящего человека найти было трудно.
После основания нового государства зеленые воины рассеялись по своим пустынным равнинам, а Мы, гелиумцы, вернулись в нашу страну. Здесь мне снова был предложен трон, потому что об исчезнувших джеддаке Гелиума Тардос Морсе и его сыне Морсе Каяке, отце Деи Торис, по-прежнему не было никаких вестей.
Прошло уже больше года, как они отправились в экспедицию к северному полюсу в поисках Картериса.
Шли смутные слухи об их гибели, и опечаленный народ наконец им поверил.
Но я опять отказался от трона, потому что не хотел верить, что могучий Тардос Морс и его сын умерли.
— Пусть правит вами потомок их, пока они не вернутся! — сказал я собравшимся сановникам.
Я стоял в это время у пьедестала "Правды" в храме Возмездия на том самом месте, где стоял год тому назад, когда Зат Аррас произнес мне смертный приговор.
Выступив вперед, я положил свою руку на плечо Картериса.
Единодушные крики восторга встретили мое предложение. Десять тысяч мечей взвились над головами собравшихся. Славные бойцы древнего Гелиума приветствовали Картериса, джеддака Гелиума.
Он был избран пожизненно, или до возвращения своего деда. Устроив таким образом, к общему удовлетворению, дела Гелиума, я на следующий же день пустился в обратный путь к долине Дор, чтобы оставаться вблизи храма Солнца до того дня, когда откроется дверь в темницу моей возлюбленной.
Хор Вастуса, Кантос Кана и других моих верных друзей я оставил с Картерисом. Своей честностью, смелостью и мудростью они могли помочь моему мальчику выполнить трудную задачу, которая была на него возложена. Один Вула, мой марсианский пес, сопровождал меня.
Этой ночью верное животное бесшумно следовало за мной. Величиной с шотландского пони, с безобразной головой и страшными клыками, с десятью короткими сильными лапами, Вула казался ужасным чудовищем, но для меня он был воплощением преданности и любви.
Темная фигура, двигавшаяся впереди нас, был Турид, датор перворожденных. Я заслужил его вечную вражду в тот день, когда голыми руками победил его — его, знаменитого воина и силача! — и, верх позора, связал ему руки его же собственным ремнем перед лицом соплеменников.
Подобно большинству его товарищей, он внешне примирился с изменившимся положением вещей и присягнул новому правителю, Ксодару. Но я знал, как он ненавидел меня, и был уверен, что в глубине души он завидовал Ксодару и ненавидел также и его.
Поэтому я не переставал тайно следить за всеми его действиями и, наконец, убедился, что он замышляет какую-то интригу.
Несколько раз я уже замечал, что после наступления темноты он пробирается из обнесенного стеной города перворожденных в страшную долину Дор, куда честное дело не могло привлечь человека.
Этой ночью он быстро шел вдоль опушки леса, а потом свернул на ярко-красную поляну к берегу мертвого озера. Лучи ближнего месяца, низко плывущего над долиной, переливались многоцветными искрами на драгоценных камнях его доспехов, а его черная кожа отливала, как атлас. Дважды озирался он на лес, как злоумышленник, который хочет удостовериться, что его никто не видит.
Я не отважился следовать за ним по открытой, ярко освещенной луной, поляне. Не следовало нарушать его планов: чтобы узнать, какое темное дело влечет сюда ночного хищника, мне нужно было, чтобы он спокойно достиг своей цели.
Я оставался в тени деревьев, пока Турид не скрылся за крутым берегом озера в четверти мили от меня. Только тогда я пустился бегом через поляну вслед за черным датором.
Могильная тишина лежала над таинственной долиной. Вдали могучей стеной вздымались Золотые Скалы. Драгоценный металл, из которого они состояли, сверкал в ярком свете обеих лун.