Джон Картер
Шрифт:
— Вечером ты пойдешь к Лууду, — сказал он. — Мне очень жаль, что я больше не услышу твоего пения.
— Вечером! — Она с трудом перевела дыхание, голос ее дрожал от ужаса.
Она быстро взглянула на холмы. Они были так близко! Однако между нею и ими были работники — не менее двух десятков — от которых никак не избавиться.
— Пойдем туда, — сказала она, указывая в их сторону. — Я хочу посмотреть, что они делают.
— Слишком далеко, — ответил Чек. — Я ненавижу солнце. Здесь, под тенью дерева, гораздо приятней.
— Хорошо, — согласилась она, — оставайся здесь, а я пойду туда. Это займет не более минуты.
— Нет, — ответил он. — Я пойду с тобой. Ты хочешь убежать, но тебе это
— Я не могу убежать.
— Я знаю, — согласился он, — но ты можешь попытаться. Я не советую тебе делать этого. Может, лучше вернуться в крепость? Если ты убежишь, мне придется туго.
Тара видела, что теряет последний шанс. Других больше не будет. Она искала хоть какой-нибудь предлог, чтобы оказаться поближе к холмам.
— Я прошу немного, — сказала она. — Вечером ты попросишь, чтобы я спела. Это будет в последний раз. Если ты не позволишь мне подойти и посмотреть, что делают эти калданы, никогда не буду петь для тебя.
Чек колебался.
— Я буду все время держать тебя за руку, — сказал он.
— Пожалуйста, если хочешь, — согласилась она. — Пойдем.
Они двинулись к рабочим и — к холмам. Небольшой отряд калданов выкапывал клубни из земли.
Она заметила, что все они заняты своей работой, их отвратительные глазки были устремлены вниз. Она подвела Чека совсем близко к ним, говоря, что хочет внимательнее рассмотреть их работу. Все это время он цепко держал ее за руку.
— Очень интересно, — сказала она со вздохом. Затем вдруг. — Смотри, Чек! — И быстро указала назад, на крепость.
Калдан, державший ее, отвернулся и посмотрел в том направлении; в тот же момент с ловкостью бенса она ударила его кулаком, вложив в него всю свою силу — ударила прямо в затылок его мягкой головы, как раз над воротником. Удар оказался удачным. Он выбросил калдана из гнезда на плечах рикора и отбросил на землю. Тут же рука, сжимавшая ее запястье, разжалась, не контролируемая больше мозгом Чека. Рикор неуверенно отошел на несколько шагов, опустился на колени и лег затем навзничь. Но Тара не дожидалась этого. Как только пальцы разжались на ее руке, она бросилась бежать к холмам. Одновременно с губ Чека сорвался предупреждающий свист: потревоженные рабочие распрямились, один из них оказался как раз на пути Тары. Она удачно увернулась от его распростертых рук и вновь побежала к холмам, к свободе. Вдруг она споткнулась об инструмент, вроде мотыги, который лежал, наполовину присыпанный землей. Спотыкаясь, она побежала дальше, пытаясь восстановить равновесие, но ее нога все время попадала в борозды, она вновь спотыкалась и бежала дальше. Споткнувшись в очередной раз и упав, она почувствовала на себе чье-то тяжелое тело, еще мгновение — и она окружена… Ее поставили на ноги; взглянув по сторонам, она увидела, как Чек пробирается к своему безвольному рикору. Чуть позже он подошел к ней.
Отвратительное лицо, не способное выражать чувства, никак не проявляло того, что происходило у него в мозгу. Был ли это гнев или ненависть? Или жажда мести? Тара не знала, да ее это и не интересовало. Случилось самое худшее. Она попыталась освободиться и потерпела неудачу. И другой возможности не будет.
— Идем! — сказал Чек. — Мы возвращаемся в крепость.
Абсолютная монотонность его голоса не нарушилась. Это было хуже, чем гнев, ибо полностью скрывало его намерения. Ее ужас перед этим гигантским мозгом, совершенно лишенным человеческих чувств, усилился.
Ее вновь отвели в комнату в крепости, и Чек вновь заступил на дежурство, сидя на корточках у входа, но теперь он держал в руке обнаженный меч и никогда не оставлял рикора. Лишь иногда его сменял другой калдан, когда Чек чувствовал усталость и голод. Девушка сидела и следила за ним. Он не был грубым с ней, но она не испытывала благодарности, хотя, с другой стороны, у нее не было к нему ненависти. Лишь чувство ужаса жило в ней. Она как-то слышала, как ученые обсуждали, что со временем мозг, рассудок будет занимать все большее место. Не останется инстинктивных действий или чувств, ничего не будет делаться без обдумывания. Разум будет руководить каждым поступком. Сторонники этой теории утверждали, что в этом — счастье человечества. Тара из Гелиума от всей души желала, чтобы эти ученые, подобно ей, на себе испытали практические следствия своей теории.
Выбор между олицетворением физического начала — рикором и представителем умственного начала — калданом был бы безрадостным. Наиболее благоприятный путь развития человечества находился посередине. Это прекрасный объект исследования, думала она, для тех идеалистов, которые стремятся к абсолютному совершенству, правда заключается в том, что абсолютное совершенство так же нежелательно, как и его полная противоположность.
Мрачные мысли наполнили голову Тары, когда она ожидала посланцев Лууда — посланцев, которые для нее значили бы только одно — смерть. Она знала, что найдет способ покончить с собой в крайнем случае, но пока еще цеплялась за надежду и за жизнь. Она не сдастся, пока будет хоть малейшая возможность бороться. Она заставила Чека вздрогнуть, громко и яростно выкрикнув:
— Я еще жива!
— Что это значит? — спросил калдан.
— То, что я сказала, — ответила она. — Я еще жива, и пока я жива, я могу найти выход. Только смерть лишает всех надежд.
— Найти выход к чему? — спросил он.
— К жизни, к свободе, к другим людям, — пояснила она.
— Вошедший в Бантум никогда не покидает его, — пробубнил он.
Она не ответила. Немного помолчав, он сказал:
— Спой мне.
Во время пения появились четыре воина, чтобы вести ее к Лууду. Они сказали Чеку, что он должен оставаться здесь.
— Почему? — спросил он.
— Ты разгневал Лууда, — ответил один из них.
— Каким образом? — потребовал объяснения Чек.
— Ты оказался подверженным опасному влиянию. Ты разрешил чувствам воздействовать на тебя, и это свидетельствует о том, что ты дефективный. Ты знаешь, какова судьба дефективных?
— Я знаю судьбу дефективных, но я не дефективный, — возразил Чек.
— Ты позволил странному шуму, исходящему из ее глотки, смягчить тебя, прекрасно зная, что чувства находятся вне логики. Само по себе это служит явным доказательством твоей ненормальности. Затем, несомненно, побуждаемый этими чувствами, ты разрешил ей выйти в поля, где она могла бы совершить успешную попытку к бегству. Остатки твоего разума должны сказать тебе, что ты уже ненормален. Единственным и разумным выходом является уничтожение. Тебя уничтожат таким образом, чтобы твой пример оказался полезным для остальных калданов из роя Лууда. А до тех пор ты останешься здесь.
— Вы правы, — сказал Чек. — Я останусь здесь и буду ждать, пока Лууд не прикажет уничтожить меня наиболее целесообразным образом.
Тара бросила на него удивленный взгляд, когда ее уводили из комнаты. Через плечо она бросила ему:
— Помни, Чек, ты еще жив!
И в сопровождении воинов отправилась по запутанным туннелям туда, где ее ждал Лууд.
Когда ее привели в приемное помещение, Лууд находился в углу, прижавшись к нему своими шестью лапами. У противоположной стены лежал его рикор, чье прекрасное тело было одето в сверкающие доспехи — бездушная вещь без руководящего ею калдана… Лууд отослал воинов, которые привели пленницу. Затем принялся молча глядеть на нее своими ужасными глазами. Тара ждала. Она могла только гадать о том, что будет дальше. Когда настанет то время, нужно будет бороться. Внезапно Лууд заговорил: