Джон Картер
Шрифт:
Все попавшие в долину Дор, отдаются растительным людям и большим белым обезьянам, только их руки и украшения по обычаю передаются-жрецам. Но если кому-нибудь хоть на несколько часов удается спастись от страшных обитателей долины, то он делается полной собственностью жрецов.
Говорят, что случайно, иногда, какой-нибудь обманутой жертве барсумских предрассудков удается спастись от бесчисленных врагов, которые подстерегают ее на всем пути до того самого момента, как она выходит из подземного перехода, по которому на протяжении тысячи миль течет Исс. Иногда такой жертве удается добраться до стен храма Иссы. Что случается с ней тогда — неизвестно. Даже святые жрецы не знают, какая судьба ожидает человека, проникшего в храм, потому что из тех, кто вошел в него, никто назад не вернулся.
Храм Иссы для жрецов то же самое, что долина Дор для остальных жителей Барсума. Он представляется им убежищем высшего мира, покоя и счастья, куда они надеются перейти после этой жизни и где их ждет вечность среди тех плотских наслаждений, которые считаются высшим блаженством у этой умной, но развращенной расы.
— Значит, как я понимаю, храм Иссы — это как бы рай в раю, — сказал я. — Будем надеяться, что святые жрецы будут там встречены так же приветливо, как они встречают здесь свои жертвы.
— Кто знает? — прошептала девушка.
— Судя по тому, что ты рассказала, эти жрецы — такие же смертные, как и мы. И однако, с каким благоговением говорят о них на Барсуме! И чтут, как богов.
— Жрецы смертны, — ответила она. — Те из них, которые не доживают до назначенного им жизненного предела — до тысячи лет — могут умереть от тех же причин, что ты или я. После этого предела они, в силу обычая, отправляются в свой последний путь через длинный туннель, который ведет к Иссе.
— Говорят, что те, которые умирают не достигнув тысячи лет, воплощаются на время в образ растительных людей. В этом образе они доживают до своего предела. Вот почему растительные люди священны для жрецов. Они верят, что каждое из этих ужасных созданий было когда-то жрецом.
— А если растительный человек умирает? — спросил я.
Если он умирает до истечения тысячи лет, считая со дня рождения жреца, то душа его переходит в большую белую обезьяну. Но если эта обезьяна умрет до истечения срока, то душа гибнет навеки и переходит в тело одного из липких силианов (пресмыкающееся животное, род земного крокодила), которые тысячами извиваются в безмолвных водах озера Корус при свете луны, когда солнце заходит, и странные тени бродят по долине Дор.
— Мы сегодня отправили немало святых жрецов к силианам, — сказал, смеясь, Тарс Таркас.
— Потому то вас и ожидает самая страшная смерть, — промолвила девушка, — и она наступит — вы не сможете спастись никак.
— Один человек спасся несколько сот лет назад, — напомнил я ей. — Что удалось раз, может удастся и теперь.
— Не стоит даже и пытаться, — ответила она безнадежно.
— А мы все-таки попытаемся! — вскричал я, — и ты пойдешь с нами, если этого захочешь.
— Чтобы меня убил мой собственный народ и чтобы память обо мне была позором для моей семьи и для всего племени? Ты должен был бы подумать, прежде чем предлагать мне это!
Тарс Таркас слушал в глубоком молчании. Я чувствовал, что взгляд его устремлен на меня. Я знал, что он ожидал моего ответа с таким же напряжением, как подсудимый ожидает чтения своего приговора из уст судьи. То, что я посоветую девушке — будет нашим общим уделом. Если я склонюсь на сторону неумолимого векового суеверия — мы все должны будем примириться с нашей судьбой, остаться и без борьбы ожидать ужасной смерти.
— Мы имеем право спастись, если нам это удастся, — ответил я. — Наше нравственное чувство не будет оскорблено, потому что мы знаем, что сказочная жизнь в благословенной долине Дор — злостная выдумка. Мы знаем, что долина не священна, мы знаем, что святые жрецы не святы, что они жестокие и бессердечные смертные, знающие о вечной жизни не больше нас.
Приложить все усилия к спасению — не только наше право, но и наш священный долг, долг, перед которым мы не смеем отступить, даже если бы мы знали, что нас ожидают брань и пытки со стороны нашего народа, когда мы к нему вернемся.
Ведь только так мы сможем открыть истину людям внешнего мира! Я прекрасно сознаю, что наш рассказ, вряд ли вызовет доверие — люди так крепко держатся за свои глупые суеверия! — но мы были бы жалкими трусами, если бы отступили от долга, который лежит перед нами.
К тому же мы имеем шанс, что свидетельству нескольких лиц поверят скорее, может быть, даже согласятся отправить экспедицию для исследования этой страшной пародии рая.
Девушка и зеленый воин некоторое время стояли молча, погруженные в глубокое раздумье. Девушка первой прервала молчание.
— Я никогда еще не рассматривала дела с этой точки зрения, — промолвила она задумчиво. — Я готова отдать свою жизнь тысячу раз, если бы спасла этим хоть одну душу от ужасной жизни, которую я здесь вела! Да, ты прав! Я пойду за тобой, хотя и сомневаюсь, что нам удастся спастись.
Я вопросительно взглянул на тарка.
— Куда бы Джон Картер ни повел меня — к врагам ли храма Иссы или на дно Коруса, к снегам севера или к снегам юга — Тарс Таркас последует за ним!
— Идемте же немедля! — воскликнул я. — Мы должны отправиться, потому что не может быть спасения в сердце этой горы и в четырех стенах этой комнаты смерти.
— Идемте, — повторила девушка, — но не льсти себя надеждой: на территории жрецов нет места хуже, чем это!
С этими словами она повернула секретную панель, которая отделяла нас от того помещения, где я ее нашел и где находились другие пленные.
Их было всего десять красных марсиан, мужчин и женщин. В кратких словах объяснили мы им наш план. Они решили идти за нами, хотя было видно, что трепещут при мысли так искушать судьбу и идти наперекор древнему суеверию. Между тем все они на своем горьком опыте знали, как лгала им старая вера, как нагло обманывали их святые жрецы.
Тувия, девушка, которую я освободил первой, очень скоро освободила и других. Тарс Таркас и я сняли с тел убитых жрецов их оружие, которое состояло из мечей, кинжалов и двух револьверов самого совершенного типа, который фабрикуется красными марсианами.