Джон Р.Р.Толкиен. Биография
Шрифт:
По справедливости говоря, второй и третий факторы тесно взаимосвязаны, так как трудно представить себе, чтобы кто-нибудь стал трудиться над подобной задачей изо дня в день, месяц за месяцем и год за годом, если бы его не побуждали к тому мощный первоначальный импульс и внутренняя потребность творить этот вымышленный мир (или, по выражению самого Толкиена, «сотворчествовать в его создании»).
Каковы же были эти побудительные причины? Что заставляло его творить Средиземье и чем в конечном счёте определился облик этого неповторимого мира?
Охватившее Толкиена желание создать «мифологию для Англии» объясняется не только тем, что в национальной литературе он не нашёл ничего такого, что с чистой совестью мог бы назвать исконно английским мифом, но и тем, что именно Толкиен, как никто иной, был способен решить
Однако первоисточник этого стремления следует искать в более далёком прошлом, во временах школьного товарищества ЧКБО. Каждый из молодых людей, сиживавших некогда за чаем в библиотеке школы короля Эдуарда, твёрдо верил в своё высокое предназначение. Никто из них не сомневался в своих выдающихся интеллектуальных способностях. И хотя своё призвание они ещё не нашли и большую часть времени только заигрывали с теми или иными идеями, всё же каждый из них был убеждён, что рано или поздно совершит в своей жизни нечто важное.
В последние раз друзья — к тому времени уже студенты престижных университетов — собрались вместе на рождественских каникулах 1914 года, у Кристофера Уайзмена, недавно переехавшего вместе с родителями в большой, довольно богатый дом близ Уондсворта [37] . Все четверо — Уайзмен, Толкиен, Дж.Б. Смит и Роб Джилсон — готовились идти на войну, но эти несколько дней они провели точь-в-точь, как в старое доброе время. Они читали вслух отрывки из любимых книг и вели долгие беседы о литературе, искусстве и политике. И всё же кое-что изменилось. Молодые люди начали осознавать своё призвание. Эта рождественская встреча с друзьями пробудила в Толкиене вдохновение. Он захотел сочинять стихи. Современная поэзия его не интересовала, и он решил обратиться к древнему жанру героического эпоса, достоинства которого оценил уже давно.
37
Уондсворт — пригород Лондона. — Прим. перев.
Но война многое изменила. Всего за год погибло двое из четырёх товарищей — Джилсон и Смит, а Уайзмен и Толкиен пережили тяжёлое потрясение, впервые остро ощутив всю хрупкость человеческой жизни. За несколько дней до собственной гибели Смит писал Толкиену о том, каким ужасным ударом стала для него смерть Роба Джилсона, но тут же утверждал, что братство их осталось нерушимым, несмотря на эту потерю. Тем, кто выживет, — добавлял он, — тем, кто вернётся с войны целым и невредимым, предстоит выступать от имени всех четверых и по-прежнему гордо нести светоч ЧКБО. Им предстоит высказать, что не успели высказать погибшие, и сотворить нечто такое, чем могли бы гордиться все члены их школьного товарищества.
Это письмо Толкиен принял очень близко к сердцу, а гибель Смита лишь придала его прощальным словам ещё больший вес. И уже через несколько дней под пером Толкиена возникли первые фрагменты эпического цикла — первые ростки мифологии, которую он начал творить не только для Англии, но и для ЧКБО, для Джилсона и Смита.
Однако до сих пор мы ответили лишь на вопрос о том, что побудило Толкиена приступить к своему «сотворчеству в создании» мифологии. Но почему он решил выступить от имени ЧКБО именно в такой форме? Почему он вообще стал лингвистом и знатоком древних культур и мифов? Почему он избрал делом своей жизни древние языки и мифологию?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придётся вернуться в прошлое ещё дальше, к привязанности более давней и глубокой, нежели та, что объединила между собой членов ЧКБО, — к той нежной любви, которую маленький Рональд питал к своей матери, Мэйбл Толкиен.
Любовь к матери Толкиен пронёс через всю жизнь, и до конца своих дней он был твёрдо убеждён, что Мэйбл Толкиен умерла молодой по вине тех, кто отверг её из-за обращения в католицизм. Этим убеждением питалась и вера самого Толкиена. По-видимому, именно оно и привело к тому, что одной из основ его жизни стала глубокая религиозность.
Но невозможно счесть простым совпадением и тот факт, что языками и древней мифологией Толкиен увлёкся почти сразу же после смерти матери. Не могла ли в душе его затаиться неосознанная обида на церковь, обида на католицизм, отнявший у него мать? Не могла ли эта обида подтолкнуть его к поискам мира, свободного от христианства и от какой бы то ни было
Одна из самых ярких особенностей толкиеновской мифологии заключается в том, что, подобно древним преданиям, лёгшим в её основу, она изображает мир, не знающий христианства. Христианин назвал бы мир Средиземья «падшим», но ещё не обретшим искупления [38] . Иными словами, это мир раннего детства, мир, в котором Толкиен жил до того, как его мать обратилась к религии, — быть может, Сэйрхоул или Блумфонтейн, где его мать была ещё молодой и здоровой и ничто не нарушало их семейной идиллии. Садясь за пишущую машинку или принимаясь за очередную иллюстрацию к своим книгам, подсознательно Толкиен всякий раз возвращался в эти блаженные, чистые времена и в материнские объятия.
38
Подробнее об этой характерной черте Средиземья речь пойдёт в главе 12. — Прим. автора.
Трудно отрицать, что подобное стремление вернуться к невинному и счастливому миру детства — поистине мощный стимул для творчества. Но оно ни в коей мере ни лишает волшебства чудесный мир Средиземья и ничуть не умаляет достижений его творца. Смерть матери и обстоятельства этой трагедии послужили всего лишь неосознанным первотолчком к созданию Средиземья. Возможно, в этих мысленных возвращениях к раннему детству Толкиен и черпал силы для своих одиноких ночных трудов. Однако разработать мифологию, создать правдоподобных героев и сюжеты, а затем структурировать весь этот огромный материал и придать ему художественную форму Толкиену предстояло самостоятельно.
И труд этот тем более достоин восхищения, что вершить его Толкиену приходилось без всякой опоры и поддержки. Никакого предварительного договора с издателями он не заключал и поначалу едва ли мог рассчитывать на то, что книги его будут прочитаны кем-либо, кроме нескольких близких друзей. Более того, не следует забывать, что задача, которую он перед собой поставил, фактически не имела прецедента.
В наши дни фэнтези — один из самых популярных литературных жанров, но в те времена, когда Толкиен приступил к своему труду, «романтические фантазии» (в английском литературоведении иногда именующиеся «художественными фантазиями» [39] или «романтическим эпосом» [40] ) занимали в литературе весьма скромное место и обычно зачислялись в одну категорию с произведениями более развитого жанра научной фантастики.
39
Англ. fantastic fiction. — Прим. перев.
40
Англ. romantic epic literature. — Прим. перев.
В вопросе о том, кого можно считать основоположником фэнтези, исследователи не пришли к единому мнению; чётко сформулировать особенности этого жанра и определить его отличия от научной фантастики также пока не удалось. Но, несмотря на это, фэнтези имеет древнюю и достойную родословную. Одним из первых авторов, творивших в этом жанре, был древнегреческий писатель Лукиан Самосатский [41] , живший во II веке н.э. Лукиановы сатиры, древнейший из дошедших до нас образцов фэнтези, послужили моделью для множества произведений позднейших эпох. В XV веке английский писатель-гуманист и государственный деятель Томас Мор возродил стиль Лукиана в своей знаменитой «Утопии», которой в дальнейшем подражали многие авторы, в том числе итальянский философ Томмазо Кампанелла (1568 — 1639), подвергшийся преследованиям и пыткам за «еретические» взгляды, изложенные в утопии «Город Солнца».
41
Лукиан (ок. 120 — ок. 190 н.э.) — древнегреческий писатель-сатирик, автор философских сатир, осмеивающих современную ему религию, мифологию и философию, догматизм и житейские предрассудки. Сатиры Лукиана изобилуют фантастическими ситуациями (полёт на небо, нисхождение в преисподнюю, беседа мертвецов и т.п.). — Прим. перев.