Джон Р.У. Стотт Великий Спорщик
Шрифт:
Как раз такими вещами и гордились фарисеи. И тут же: «Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью, которая от закона, но с тою, которая через веру во Христа, с праведностью от Бога по вере…» (Флп. 3:7–9). Шестикратное упоминание Христа является свидетельством дерзновенного облегчения, которое испытывает Павел. Всю свою жизнь он полагался на себя, считая себя праведным, а сейчас все доверил Христу. Или, говоря иными словами, он начал полагаться на Божью милость, явленную во Христе, поскольку между верой мытаря в Божью милость и верой Савла во Христа существенной разницы нет.
Значительность смерти Христа Кроме того, в этом вопросе о спасительной вере между мытарем и нами тоже нет никакой разницы — разве то, что мы с вами знаем о Божьей милости гораздо больше, чем мог знать о ней мытарь. Ведь мы живем уже после смерти
92
Для ознакомления с новозаветным учением о «заместительной» смерти Христа, о том, что Он умер вместо нас и принес нам жизнь Своею смертью и благословение тем, что стал за нас проклятием, оправдание тем, что был осужден вместо нас, см., напр.: 2 Кор. 5:14,15 и 18–21; Гал. 3:10, 13,14; Рим. 8:1, 3; 1 Пет. 2:24.
Хотя полное значение смерти Иисуса будет разъяснено нам только позднее, в новозаветных посланиях, сущность и необходимость этой смерти была Ему ясна уже тогда. Он, по меньшей мере, дважды совершенно недвусмысленно высказывался о характере и предназначении Своей смерти. Во–первых, Он сказал, что пришел «отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:45). Во–вторых, чашу причащения Он назвал Своей «Кровью… Нового Завета, за многих изливаемой во оставление грехов» (Мф. 26:28). Таким образом, именно этой кровью, пролитой во время жестоки, искупительной смерти, и будет заключен новый завет между Богом и человеком, и в условия этого завета войдут прощение грехов и избавление от греха. Поскольку Своей смертью Он собирался добиться именно этого воистину эпохального результата, неудивительно, что она занимала такое большое место в Его мыслях. Христос должен пострадать, повторял Он, ибо так было написано о Нем в Писании. Именно для этого «часа» Он и пришел в мир, и на смерть Он пойдет добровольно, и ничто не сможет отвратить Его от избранного пути. Как Добрый Пастырь, Он отдаст жизнь за Своих овец. Никакой человек не сможет силой отнять у Него жизнь. Он сам отдаст ее. У Него есть власть отдать Свою жизнь и власть опять принять ее (Ин. 10:11, 18). Более того, Своей смертью Он привлечет к Себе всех людей, даже язычников. Так же, как пшеничное зерно перед тем, как принести плод, должно упасть в землю и умереть, и Ему предстоит умереть, чтобы умножился плод (Ин. 12:24, 32).
Иисус был настолько уверен в том, что Его смерть занимает центральное место в Божьем замысле, что даже установил особую Вечерю для постоянного ее поминовения. Это чрезвычайно значительно: единственный регулярный обряд, установленный и заповеданный Иисусом, прежде всего посвящен Его смерти. Ведь хлеб и вино должны были символизировать именно Его смерть, Его тело, преданное за нас, и его пролитую кровь. И наказывая ученикам «сие делать в Мое воспоминание», Иисус хотел, чтобы Его искупительная смерть вновь и вновь являлась каждому поколению, чтобы она была «предначертана» перед их глазами. В этом, по словам апостола Павла, и заключается предназначение проповеди (см.: Гал. 3:1). Кроме того, это одна из целей причащения. Как служение словом, так и отправление таинства делает Христову смерть современной, снова и снова представляя ее не Богу (ибо сама жертва была принесена на кресте раз и навсегда), но людям (ибо все, чего Он достиг Своей смертью, и сейчас доступно для каждого).
Далее, когда во время Своего служения Христос сказал людям, что они должны уверовать в Него Самого, Он говорил это как их Искупитель, отдающий Себя в жертву. Достаточно будет привести два самых ярких примера. Во–первых, «как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:14,15). Во–вторых, «истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную…» (Ин. 6:53,54). Итак, верить во спасение — это значит взирать на Сына Человеческого, вознесенного на кресте; это значит есть плоть и пить кровь Бога, принесшего Себя в жертву за грехи людей.
Эти живые образы, связанные с Иисусом, не только помогают нам увидеть Того, в Кого нужно уверовать, чтобы спастись (т. е. Христа распятого), они также показывают, что в самой этой вере нет нашей заслуги. Ибо нет особой добродетели в том, чтобы просто смотреть; вся добродетель заключена в Том, на Кого мы смотрим.
И в том, чтобы есть и пить, нет ничего особенного. Все особенное содержится в Нем, от Которого мы вкушаем. Ричард Хукер замечательно сказал об этом: «Бог действительно оправдывает верующего, но не потому, что вера достойна поощрения, а потому, что Тот, в Кого мы верим, достоин того, чтобы в Него верили» [93] .
93
Definition of Justification, chapter xxxiii.
Евангельские таинства
Если спасение дается нам не по добрым делам и не благодаря нашей вере, то можно сказать также, что тот, кто просто принимает церковные таинства, его не дождется. Таинства делают спасение наглядным; но принести его человеку сами по себе они не могут. Однако в качестве наглядных символов они помогают нам осознать как сущность, так и условия спасения.
Рассмотрим сначала характер спасения. Крещение — это обряд очищения. Вода крещения символизирует одновременно «небесное омовение» [94] и дар Святого Духа, которые вместе и составляют спасение, — Христос умер именно для того, чтобы дать их нам. Точно также хлеб и вино причащения являются видимыми, наглядными символами тела Христова, преданного за нас, и Его крови, пролитой за наши грехи. Оба эти таинства проповедуют нам одно и то же Евангелие спасения через распятого Христа.
94
Это выражение заимствовано из Службы крещения Англиканской церкви, 1662 г.
Кроме характера спасения, таинства подчеркивают и его условия. Что делает человек, принимающий крещение? Да ничего, абсолютно ничего! Как раз наоборот, что–то делают с ним. Если крещение осуществляется полным погружением, этого человека окунают в воду. Если это крещение обливанием, на человека воду либо брызгают, либо выливают. В любом случае, ему остается лишь пассивно принимать таинство. Нигде в Новом Завете нет случая, чтобы кто–нибудь крестил себя сам. С самого первого крещения в День Пятидесятницы и до наших дней проповедуется одно и то же слово: «Покайтесь, и да крестится (буквально: будет крещен) каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа» (Деян. 2:38). Лишь Иисус Христос может дать человеку прощение и дар Святого Духа. Поэтому кающийся грешник крестится в Его имя, чтобы все вокруг увидели, что он с верой принимает эти дары Христовы.
То же самое можно сказать и о Вечере Господней. То, что произошло в горнице накануне распятия, вовсе не было театром одного актера и одиннадцати зрителей. Апостолы тоже принимали участие в происходившем; они не просто смотрели. А в чем заключалась их роль? Лишь в том, чтобы принимать все, что давал им Христос. Он преломил хлеб — они его ели. Он взял чащу — они отпили из Нее. Таким образом, в хлебе и вине Иисус оставил церкви вечный символ Своей жертвенной смерти. Однако когда мы едим и пьем, в наших действиях содержится еще один немеркнущий символ — наглядная демонстрация того, что такое спасительная вера. Хлебопреломление ярко являет нам великие слова Иисуса, уже процитированные выше: «Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную» (Ин. 6:54).
Позвольте еще раз повторить, что хотя таинства и делают спасение наглядным, они, тем не менее, автоматически его не обеспечивают. Августин называл их «verba visibilia», то есть «видимыми словами», а Хукер — «знамениями, к которым добавлены обетования». Так что мы принимаем очищение и дар Святого Духа не простым внешним актом погружения в воду; и от Христа распятого мы вкушаем, не просто принимая хлеб и вино во время причащения. Все это происходит верой в Божьи обетования, символически выраженные в таинствах; верой, характер которой, по Божьему замыслу, проявляется в том, как смиренно и доверчиво мы вкушаем Его дары. Но нельзя путать символы таинств с теми обетованиями, которые они обозначают. Можно принять символ, не приняв при этом обетования, — или принять обетование, не принимая при этом символа. Посмотрите, например, что говорится о крещении в Вестминстерском исповедании: «Хотя пренебрежение этим установлением или презрение к нему есть великий грех, однако благодать и спасение не соединены с ним настолько неразрывно, чтобы человек не мог возродиться или спастись без крещения; — или чтобы всех, принявших крещение, без сомнения можно было бы назвать спасенными» [95] . Таким образом, Оксфордский словарь английского языка совершенно прав, утверждая, что слово «евангельский» «употребляется по отношению к тем протестантам, которые считают, что сущность Евангелия состоит в учении спасения по вере в искупительную смерть Христа, и отвергают всякое влияние на спасение как добрых дел, так и церковных таинств».
95
Chapter XXVIII, Of Baptism, 5.