Джордано Бруно и генезис классической науки
Шрифт:
Небо и земля, гладь моря в начальном веке,
Светлый шар Луны, титанки яркие звезды
Дух в их безднах питает. В жилах разлитой
громады
Ум ее движет...
От этого духа, называемого жизнью Вселенной, происходит далее, согласно моей философии, жизнь и душа всякой вещи, которая имеет душу и жизнь, которая поэтому, как я полагаю, бессмертна, подобно тому как бессмертны по своей субстанции все тела, ибо смерть есть не что иное, как разъединение и соединение. Это учение изложено, по-видимому, в Экклезиасте, там, где говорится: нет ничего нового под солнцем. Что такое то, что есть?
– То, что было..." 10
Приведенная декларация пантеистического отождествления святого духа с "душой Вселенной" и
Но натурфилософские идеи пока не подвергаются прямой атаке со стороны следователя инквизиции. Сейчас {79} такая атака направлена на выводы из натурфилософии Бруно - на отрицание троичности божества - христианской формы теизма в собственном смысле, догмата о боге, стоящем над природой. Салюцци задает прямой вопрос, признавал и признает ли Бруно догмат единой различающейся по ипостасям троицы. Бруно ответил, что сомнения у него возникали еще с 18-летнего возраста и тогда же сформировались взгляды, которые он только что изложил по этому вопросу. "Но свое отрицание я никогда не высказывал, не излагал ни устно, ни письменно, а только сомневался наедине с собой, как сказано мною". Далее Бруно утверждал, что он никогда не защищал взглядов ариан, а только комментировал их, что и могло послужить причиной подозрения, вызвавшего привлечение его к суду в Неаполе в 1576 г.
Третий допрос закончен. Бруно уводят из зала заседаний трибунала. Но теперь Салюцци уже не ждет и не размышляет. В тот же день, не давая опомниться Бруно, трибунал собирается прямо в помещении, где находятся камеры заключенных, и там ведется четвертый допрос. И вновь мертвая хватка Салюцци, стрелы направлены в одну точку - заставить признаться в отрицании божественной природы Христа.
Вначале задается общий вопрос: какие еще помимо ранее высказанных утверждения, прямо или косвенно направленные против католических установлений и христианской веры, содержатся в письменных или устных высказываниях Бруно.
Утром Бруно уже отвечал на подобный вопрос и признал, что в его "Ста двадцати тезисах" и в других изданных во Франкфурте книгах содержится косвенная возможность найти такие утверждения. Теперь Салюцци снова возвращается к этому вопросу.
Первая фраза ответа Бруно звучит вполне определенно: "Я полагаю, что в моих книгах можно найти много враждебного католической вере"12. Но уже следующая фраза придает ответу двусмысленную окраску: "Точно так же в своих рассуждениях я высказывал взгляды, которые могли вызвать соблазн". Речь идет уже не о прямой еретичности высказывания, а только о возможности, о "соблазне" толковать его таким образом. Последняя фраза ответа должна полностью выбить оружие из рук обвинения: "Однако я высказывал подобные взгляды не {80} с умышленной и прямой целью вести борьбу против католической веры, а основывался исключительно на философских доводах или излагал мнение еретиков". Излагать мнение еретиков - не значит разделять его, философские доводы могут привести к иному, отличающемуся от общепринятого толкованию церковной догмы, однако это не значит, что они отрицают ее как таковую.
Но Салюцци помнит фразу Бруно, записанную в утреннем протоколе, отрицающую субстанциальную истинность троицы, и требует от Бруно ответить, какова его точка зрения на второе лицо троицы (т. е. на Иисуса Христа) и что он писал или говорил по этому поводу. Бруно отвечает, что относительно воплощения второго лица он вообще не высказывался и не писал. Далее Бруно утверждает, что всегда признавал тройное единство бога, по сомневался в приложимости термина "лицо";
Салюцци задает вопрос о взглядах Бруно, касающихся чудес, деяний и смерти Христа. Бруно отвечает, что всегда держался взглядов, предписанных католической церковью, и никогда не говорил, не верил и не думал ничего, противного этим взглядам.
Далее следует вопрос относительно таинства обедни и пресуществления тела и крови Христовой в хлебе и вине. Бруно отвечает, что всегда верил в таинство обедни и пресуществления. Не посещал же он обедни только из страха нарушить запрещение, налагаемое отлучением. Что касается общения с кальвинистами и лютеранами в еретических странах, то чтения, диспуты и беседы ограничивались только философскими вопросами и не затрагивали религиозных.
Но Салюцци наступает, требует признания, не выдвигал ли Бруно суждений, противоположных только что высказанным, не говорил ли, что Христос был не богом, а обманщиком? Этот вопрос вызывает возмущение Бруно:
{81} "Меня удивляет, как могут задаваться подобные вопросы, ибо никогда не держался такого мнения, не говорил ничего подобного и не думал ничего, отличающегося от того, что сказал сейчас о личности Христа. Я считаю о нем истиной то, чему учит святая матерь - церковь". И когда он это говорил, то сильно опечалился и многократно повторял: "Не понимаю, как можно предъявлять мне подобные обвинения" 14.
Салюцци добился своего. Он вывел Бруно из равновесия. Спокойное течение допросов первых дней, когда Бруно рассказывал, а судьи бесстрастно слушали, сменила атмосфера нервозности подсудимого и агрессивности допрашивающего. И нужно нагнетать напряжение, не давать передышки. Допрос длился весь день, и надо его продолжать, надо измотать Бруно и психологически, и физически, нужно игнорировать его объяснения и вновь возвращаться к, казалось бы, исчерпанной теме.
В доносе Мочениго указывалось, что Бруно отрицал необходимость "добрых дел". Это один из основных догматов католической церкви, против которого выступал протестантизм. В католической церкви догмат добрых дел сводился главным образом к обилию постов, покаяний, эпитимий, к паломничеству, многочисленным праздникам святых и, что особенно важно, к пожертвованиям в пользу церкви и активному участию в ее начинаниях.
Салюцци задает Бруно вопрос: необходимо ли для спасения совершать добрые дела или, по его мнению, достаточно вести добродетельный образ жизни и не делать другому того, чего не желаешь себе. Бруно твердо ответил, что всегда признавал необходимость добрых дел. В подтверждение он обращается к своим книгам "О причине, начале и едином" и "О бесконечности, Вселенной и мирах". Из последней он наизусть указывает страницу и цитирует отрывок, который, как он говорит, находится на странице 19-й его книги. Речь идет, по-видимому, о книге, изданной в Лондоне в 1584 г. Если обратиться к национальному изданию, то в первом томе итальянских сочинений, содержащем диалог "О бесконечности, Вселенной и мирах", можно найти соответствующий отрывок. Совпадая по смыслу, он звучит несколько иначе, чем в протокольной записи допроса. По-видимому, зная, что трибунал не располагал в тот момент этим сочинением, Бруно усилил звучание нужного ему утверждения, {82} Мочениго обвинил Бруно в том, что он требовал отнять доходы у монахов, и Салюцци задает вопрос - порицал ли Бруно монашеские доходы. Бруно отрицает и утверждает, что, наоборот, он осуждал нищенство монахов.