Джуди. Или история моих перемещений
Шрифт:
— Да я вообще не особо надеялась услышать твой голос, привыкла за это время, что сын у меня только по смс… Ты точно ничего не наворотил?
— Да нет, мам. Говорю же. Устроился на работу в онлайн-школу. Сейчас уехал пожить загород, подышать свежим воздухом, восстановить силы… К месту я теперь не привязан. Даже пить бросил, — о том, что пить я бросил только вчера, решаю умолчать.
— Фух… Тогда… Что ж… — выдыхает мама и ее голос теплеет. — Тогда это ты молодец, сынок, это похвально. А не будет такого, как в прошлый раз… с онлайн уроками? — намекает она на то, о чем нельзя говорить вслух.
— Не, мам. Тут все
— Ладно. На связи. И бери трубку, когда я звоню! — кидает она, прежде чем отключиться.
Как только я застегиваю куртку и собираюсь выйти на улицу, заряжает дикий ливень, такой, что даже до соседнего дома не добежать. Он внезапно с грохотом обрушивается с неба, стучит в окна, барабанит по крыше, а за окном резко темнеет, словно наступил апокалипсис. Как говорится, в такую погоду хороший хозяин и собаку из дому не выгонит… Надо же, а ведь только что было светло и ясно.
И тут меня накрывает паника. Чем я буду заниматься здесь один в свободное время? В Москве был хотя бы Дэн и… выпивка. А теперь?
Нехотя тащусь на веранду, в спортзал. Забираюсь на беговую дорожку, втыкаю наушники, как в старые добрые времена. Включаю самую маленькую скорость и расслабляющую музыку… Иду, медленно, осторожно, прихрамывая.
Закрываю глаза, и мне кажется, что сквозь музыку в уши врывается привычный шум спортзала — лязг железа, когда кто-то кладет гантели на место или неаккуратно отпускает ручки тренажера, тяжелый удар штанги об пол — это Дэн делает становую в отбивку, вот девчонки хихикают. Страхуют друг друга во время болгарских выпадов, при этом успевают стрелять глазами в неуклюжего новичка и перешептываться. Мимо проносится густой запах чьих-то приторных духов, и я ухмыляюсь, думая, что люди приходят и уходят, но кое-что остается вечным. Мне становится хорошо, будто я вернулся домой. Я почти не замечаю, как мелодии в плейлисте сменяются, ускоряя темп, вот играет Lansdowne «Open your eyes». Открой глаза, — кричит на меня солист, а я не хочу, сердце подхватывает ритм, на кураже я начинаю увеличивать скорость. Быстрее… быстрее… я уже почти бегу! Спотыкаюсь, падаю, и дорожка сбрасывает побежденного всадника на пол, высокомерно фыркая мне вслед.
Открываю глаза, мыча от досады и боли, растираю бедро, на которое приземлился, проверяю колено…
Ливень почти стих, но за окном по прежнему сумрачно.
И тут мимо снова проплывает розовое пятно, размытое каплями на стекле. Это снова она! Понятия не имею, зачем, но, забыв о боли, я вскакиваю и ковыляю на улицу в одном свитере.
— Эй, мисс!
Она уже почти возле крыльца мистера Дарси. Испуганно оборачивается и ускоряет шаг.
— А-ну стой! — кричу я. — А то хуже будет!
Хуже будет? Вот идиот. Кажется, я ее не на шутку напугал. Она пытается перескочить через ступеньку, но поскальзывается и падает в грязное снежное месиво… В розовом пальто, с розовыми волосами и в безразмерной сиреневой шапке.
В жизни не видел никого более нелепого…
— Вот и попалась, — говорю я, стоя над ней, вместо того чтобы помочь встать. — Говори, зачем ты околачиваешься у дома старика? Знаешь ведь, что он женат?
Она хлопает на меня ресницами, глядя снизу вверх, размазывает ладонью грязь по розовой поле пальто, а в глазах стоят слезы, и мне становится немного стыдно…
Тут дверь распахивается, и на пороге оказывается мистер Дарси с ошарашенным выражением лица.
— Джуди, дорогая! Как же так? И что вы стоите, мистер Грей? Где ваши манеры? Подайте даме руку! Живо. Ну же!
Я наконец помогаю ей встать, и мы все втроем заходим в дом.
— Ох, без химчистки здесь не обойдешься, причитает мистер Дарси, рассматривая замызганное пальто, прежде чем водрузить его на вешалку. И как же вас так угораздило, моя дорогая, зачем так спешили? Да что я все расспрашиваю? Вы же продрогли. Пройдемте же на кухню. Я угощу всех горячим чаем.
Мы сидим за круглым столом, накрытом белой скатертью, передо мной нетронутый кусок горячего, ароматного яблочного пирога.
— Это я виноват, говорю я. Я напугал мисс…
— Просто Джуди, — тихо цедит она.
— Мисс Джуди… Но зачем она приходит к вам совсем одна. Вы же женаты… И не упоминали ни о каких других родственниках.
— Женат? — удивляется старик. — Моя жена умерла пять лет назад. Я вдовец. И, даже будь это не так, чем моя жена могла бы помешать обратиться за помощью к психотерапевту.
— Как умерла? Вы же… — я осекаюсь. — Так мисс Джуди…
— Просто Джуди, — вновь перебивает девица.
— Выходит, Джуди — ваш психотерапевт?
— Да… Ничего такого, но иногда одинокому старику становится тоскливо и одолевают всякие нехорошие мысли. Еще, по доброте душевной, Джуди время от времени навещает меня в качестве друга, мы беседуем и пьем чай, как сегодня… И я очень надеюсь, что вы возместите ей затраты на химчистку и отвезете домой, ведь в таком виде нельзя идти на улицу…
— Да, конечно, простите, — я поворачиваюсь к Джуди, собираясь с мыслями. — Психотерапевт… Просто ваши волосы… я думал…
— Что не так с моими волосами? В современном мире люди вольны самовыражаться, как пожелают, разве не так? — с улыбкой говорит она.
— Да, но трудно представить, что у вас такая серьезная профессия, я подумал, что у вас с мистером Дарси…
— Что?
— Ну… это… В общем… отношения.
Они подозрительно переглядываются, обстановка становится напряженной до предела, но вдруг оба взрываются смехом. Мистер Дарси все никак не может остановиться, а я физически ощущаю, как мои щеки пунцовеют, я весь заливаюсь краской, она заполняет все мое тело и, кажется, я сейчас лопну.
— Давно меня так не смешили, мистер Грей, — наконец заключает он и пытается отдышаться. — Вам тоже не помешает посетить парочку сеансов Джуди с такой-то фантазией.
Вскоре неловкость уходит. Мы долго беседуем и пьем чай, поедая сладкий домашний яблочный пирог. Оказывается, у мистера Дарси золотые руки и прекрасные способности в кулинарии. Он делится душевными воспоминаниями о супруге, Элизабет. Удивительно! Ее правда зовут Элизабет! Рассказывает, что попал сюда, когда жена здесь устроилась работать медсестрой. Делится, как много хороших людей здесь встретил, как держал парикмахерскую, пока не стал слишком стар, как их дочь Роберта уехали за границу, а для него Четтервиль стал таким родным, что он посчитал глупостью покидать его на старости лет.