Джура
Шрифт:
Но хозяин не откликался. Большинство предлагало вскрыть курджум. Абдулла, получив согласие Максимова, перерезал шерстяную петлю, на которой висел замок. Все столпились вокруг, забыв о жаре.
В одном кармане переметной сумы был коран, [9] шкатулка, запертая на ключ, женское покрывало, патроны к браунингу и мешок с золотым песком. Абдулла немедленно его спрятал
В другой половине были лепешки, завязанные в платок, женский халат, небольшие кожаные ичиги, три пачки денег тысяч на двенадцать, кусок вареной баранины, неполная бутылка с коньяком и десять янтарных мундштуков. Абдулла, понимавший в них толк, сразу поднес к глазу один из них и в светлом глазке увидел изображение обнаженной женщины.
9
Коран— священная книга ислама, сборник разнообразных легенд и мифов; содержит изложение веры, правила нравственности, а также бытовые и юридические нормы, легшие в основу писаного мусульманского права (шариата).
— Кашгарский, — сказал он.
Максимов приказал ординарцу немедленно все отнести к нему в райотдел.
Рахим побежал в чайхану переодеваться.
— Почтенные, — сказал Максимов, — очевидно, хозяин белой кобылы, отказавшись от лошади, побоялся, что курджум может его выдать. Он решил отделаться от улик, сбросив его из чайханы в реку. Но мы, конечно, найдем хозяина.
К чайхане подходили всё новые и новые люди.
— Слушайте! — громко сказал Максимов. — Пусть здесь запомнят все: кто обидит моего друга Хамида — обидит меня самого, кто тронет кого-нибудь из его семьи — будет иметь дело со мной. Голос Максимова звучал властно, а в глазах светилась легкая насмешка.
— Хамид, скажи нам: ты не видел в чайхане никого из бывших единомышленников?
— Нет, — твердо ответил Хамид, — нет!
Оспенные шрамы на его лице побагровели. Он с нескрываемым ужасом смотрел в немигающие глаза Максимова. Он думал о том, что только Максимову мог прийти в голову этот дьявольский план — публично почтить его, бывшего курбаши, своей дружбой. Максимов слишком хорошо все понимает, чтобы сделать это случайно или по неведению. Начальник несколькими словами о своем друге Хамиде порвал все связи, ещё сохранившиеся у Хамида с басмачами. Друзья Максимова — дехкане и рабочие — не признают Хамида своим: недобрую память оставил он в тех кишлаках, где побывал со своими джигитами. Да ведь и он не считает единомышленников Максимова своими. Сдался он потому, что невозможно стало воевать. Отряд тает с каждым днем — никто не идет в басмачи. Да кроме того…
Максимов прервал невеселые мысли Хамида.
— Прими по-дружески, — сказал он, доставая из седельной сумки шелковый халат и протягивая его Хамиду.
«Вот для меня и совсем закрыта дорога назад, — подумал Хамид, с поклоном принимая халат и прижимая его ко лбу и сердцу. — Лукав и могуществен „человек, который везде…“.
Хамид, не медля ни минуты, надел подаренный халат. Теперь этот халат предохранит его от выстрелов со стороны советских людей, но привлечет все пули его бывших единомышленников. — Спасибо! Твой должник и верный раб.
Хамид обвел взглядом толпу. Одни смотрели на него подозрительно, большинство — с ненавистью, немногие сочувственно улыбались.
После отъезда Максимова чайхана сразу наполнилась людьми. Происшествие горячо обсуждалось.
Хамид сидел в глубокой задумчивости. Он снова и снова думал о том, что Максимов отрезал ему путь к спокойной жизни. Теперь никто из друзей не поверит, что это не измена, а уловка. А его друзья? Это люди, с которыми он грабил и убивал, вместе спасал свою шкуру. On-видимому, и сейчас тот человек, который предлагал белую кобылу, сидит где-нибудь здесь, за его спиной, с пистолетом в кармане. «Мы все служим Черному Имаму. Он беспощаден. Но зачем ему жизнь Хамида, который оказался достойным правой веры и при допросе почти ничего не сказал Максимову? Если бы начальник хоть немного знал о Черном Имаме, не бывать Хамиду на свободе. А вдруг Максимов знает и о Черном Имаме? Кто может сказать, что знает или не знает Тысячеглазый!»
— Эй, Хамид! — донесся голос с площади.
Народ расступился, давая дорогу бывшему курбаши. Перед входом в чайхану ординарец Максимова держал в поводу черного коня. — Бегунчик! — позвал его Хамид.
Конь оглянулся, поднял голову и громко заржал. «Мое седло, уздечка, курджум и… даже моя нагайка. Обо всем подумал начальник…» — мысленно отметил Хамид, не зная, радоваться ему или печалиться.
Хамид, не слушая поздравлений, быстро подошел к коню. Он попробовал подпругу, вскочил в седло и, свистнув, поскакал из кишлака. Вскоре он услышал зов и, оглянувшись, увидел за собой всадника. Хамид осадил разгоряченного коня.
— Начальник приказал передать тебе этот револьвер, патроны, — сказал ординарец Максимова, — и предупредить: «Берегись мести Черного Имама».
V
Ивашко, войдя к Максимову, заметил, что тот отложил в сторону толстую потрепанную книгу.
— Курите! — Максимов раскрыл портсигар.
Юрий не курил и потому отрицательно покачал головой. Он передал Максимову документы и с любопытством оглядел комнату. На чисто выбеленных стенах висели карты. Узкая кровать, на стене — охотничье ружье. Возле кровати — небольшой коврик. В углу — шкаф со стеклянными дверцами, завешанными изнутри бумагой. Несгораемый ящик, полки с книгами. В углу на табурете — таз и кувшин с водой. За открытой внутрь ставней поблескивал карабин. Чувствовалось, что в комнате живет военный.
Максимов просматривал документы. Его продолговатое, темное от загара лицо с узким орлиным носом, немигающими карими глазами и тонкими, плотно сжатыми губами напоминало Юрию лица упорных и бесстрашных путешественников-исследователей. Внимание привлек шрам, который был ясно виден под левым ухом Максимова. Максимов отодвинул документы на край стола.
— Все это мне уже известно, — сказал он сдержанно. — В чем же я провинился? — спросил юноша.
— Слушайте меня внимательно. Вы в кишлаке Чак остановились у малоимущего Асана и к вечеру, покинув его кибитку, перебрались в кибитку бая Туюкчи. Было это?
— Да. Но у Асана было грязно, а Туюкчи пригласил нас к себе в просторную, чистую кибитку.
— Вы, во-первых, нарушили святой обычай гостеприимства и кровно оскорбили бедняка Асана, а кроме того, бай Туюкчи у вас украл половину продуктов и навел на ваш след басмачей Хамида. В глазах всех местных жителей вы «потеряли лицо». Во-вторых, вы оставили кибитку бедняка ради кибитки бая — это непростительная политическая ошибка. Вы зарекомендовали себя людьми, «едящими из рук богачей». Так о вас говорят.
— Я никогда не думал… Я не знал, не предполагал, что это так серьезно.
— Вот поэтому вы и должны были перед поездкой в горы зайти ко мне. С Никоновым я ещё поговорю. Если бы вы зашли, многого не случилось бы. А самая главная ваша вина — потеря бдительности: ведь результаты вашей работы попали в руки басмачей. Счастье, что те, кто охраняет спокойствие наших границ, вовремя пришли к вам на помощь.
— Пограничники? А почему мы не видели их?
— Вы многого ещё не видите и не знаете! А надо быть более осведомленным и внимательным, если вы собираетесь работать в памирских горах, где борьба с бандами Ибрагим-бека и другими продолжалась до весны тысяча девятьсот двадцать шестого года. Очень плохо то, — продолжал Максимов после некоторого молчания, — что вы не умеете обращаться с оружием.