Джура
Шрифт:
И Никонов, и Юрий, и Федор воспринимали как новость события многомесячной давности. Они не читали газет, да и радио у них с собой не было.
Федор рассказывал о провокации китайских империалистов на Дальнем Востоке и о нашем отпоре им. Кое-что об этом Юрий уже слышал, но не так подробно. Рассказ Федора об открытии первых театров говорящего кино звучал как сказка. Подумать только! Немое кино — и вдруг заговорило!
Великие дела творились в этот первый год первой пятилетки, когда вся страна радовалась первым тракторам, выпущенным Челябинским тракторным заводом, год, когда планировалось строительство автозавода в Нижнем, Тракторостроя — в Сталинграде. Рассказал Федор и о процессе инженеров, вредивших в шахтах Донбасса по заданию своих бывших хозяев.
— Эти иностранные агенты с дипломами инженеров — те же басмачи, — сказал Никонов.
Разговор вернулся к басмачам и к беде, постигшей геологов. Басмаческие
Упомянул Федор и о басмаческой банде Файзулы Максума, перешедшей границу и разгромленной.
Долго обсуждали случившееся. Шамши советовал, чтобы не застрять на всю зиму в кишлаке, оставить здесь на сохранение лошадь, палатки и снаряжение, а самим пробиваться через снега на перевал Кичик-Алай. Тяжелый перевал. Лошадей сталкивают с него, связав ноги, чтобы, катясь, лошади их не поломали. Чтобы доехать до Уч-Кургана, лошадей с седлами можно будет нанять по ту сторону Алайского хребта.
Конечно, Федор стал возражать:
— Ты совсем не знаешь, что такое перевал зимой. И Шамши рассказал, как много лет назад курбаши [7] Хал-Ходжа, один из самых свирепых, теснимый нашей конницей, заставил дехкан расчистить для себя перевал Кизыл-Даван, но, как только басмачи двинулись по снежному коридору, сорвалась большая лавина и засыпала Хал-Ходжу и четыреста басмачей. Хочет ли Федор дождаться смерти под лавиной? Большой курбаши Маддамин-бек был не глупее Федора, а все же когда ему не удалось убежать через заснеженный перевал в Гульчу и Алайскую долину и дехкане отказались расчистить для него перевал от снега, то он не полез под лавину, а сдался. Думать надо, хозяин! Поэтому надо, как только окончится буран, уходить налегке, пешком через перевал, если удастся.
7
Курбаши— главарь банды.
И это удалось.
III
В ясный солнечный день по ущелью спускались всадники. Снег и лед остались позади. Был снег и здесь, но он лежал на горах и только пятнами покрывал дно ущелий. Прибрежные камни были в ледяных шапках.
Еще вчера всадники покинули зону заснеженных альпийских лугов и низкорослой, почти стелющейся арчи. Чем ниже они спускались, тем выше становилась вечнозеленая арча на склонах гор, и, наконец, в ущелье встретились горные тополи, кусты шиповника и жимолости. Под ними желтели осыпавшиеся листья.
Узкие скалистые теснины сменились рыхлыми щебенистыми осыпями. Здесь не было тропинки. Под тяжестью всадников осыпи ускоряли свое движение и влекли всадников к обрыву. Там щебень срывался в реку. Испуганные лошади храпели. Ноги их проваливались чуть не до колен, и людям стоило немалых трудов сохранять спокойствие, так как быстрые движения вызывали ещё большее движение осыпи, сносившей их вниз. Но и это осталось позади. Попадались участки пути с огромными обломками белого мрамора. Иногда тропинка чуть лепилась на крутом склоне, и всадники одним коленом касались скалы, а другое свисало над обрывом. Ехали они и по берегу реки, обдаваемые водяной пылью и брызгами. Впереди ехал Никонов, угрюмый и молчаливый. За ним ехал Юрий Ивашко. Неистребимое любопытство к окружающему отвлекало его от грустных мыслей. Страны открываются перед путешественником по-разному. Это зависит от цели путешествия, от способа, каким оно совершается, и от характера самого путешественника. А молодой геолог мог весело петь в бурю, промокнув до последней нитки. Впрочем, после купанья в Кизыл-Су у него даже насморка не было. Шамши, ехавшему следом, нравился «охотник за камнями», стремившийся узнать все о горах, о жизни и обычаях народа, и льстило то внимание, с каким юноша относился к его словам. И Шамши старался удружить ему. А рассказать мог он многое. И горы, с помощью Шамши, открывались перед Юрием совсем в ином свете. Шамши держался со всеми на равной ноге и не считал нужным молчать, даже если молчали все начальники, в том числе и Федор Лежнев, ехавший за ним. Шамши невзлюбил Федора за его острый язык и насмешки. К Никонову, доверившему винтовку слабому духом Мурзаю, Шамши относился презрительно.
Все, кроме Шамши, ехали молча.
— Эй, Юрий! — обращался к геологу Шамши, как обычно называя его по имени. — Подними глаза на эту гору. Там, — Шамши показывал рукояткой нагайки — камчи — на вершину, где чуть виднелись хвосты яков на палке, — мазар. [8] Там похоронен храбрый батыр. Народ чтит его память. Видишь, на пять локтей ниже есть щель в скале? Там лежит карамультук этого батыра. Смотри очень хорошо! Джигит с сердцем барса и глазами орла обязательно увидит карамультук. Я вижу. А кто сумеет тот карамультук достать — станет таким же батыром, как тот, что похоронен наверху.
8
Мазар— Среди киргизов было широко распространено почитание священных рощ, деревьев, камней, источников, связанное с многочисленными магическими действиями и обрядами. В таких местах, называвшихся мазарами, клали черепа животных, ставили шест с хвостами яков.
Юрий видел темную щель в скале, но карамультук не мог разглядеть даже в бинокль.
Федор презрительно смеялся и торопил Юрия ехать дальше. Всадники проехали узкий проход. Справа, метрах в двадцати, на тропинке виднелся выступ, обложенный камнями. Шамши пояснил, что это гнездо Соловья-разбойника. Он оглушал проезжавших свистом и отдавал награбленное у богачей бедным.
Потом Шамши указал на высокую гранитную гору, которая, по его словам, будет гирей на суде, когда станут взвешивать грехи людей. Рассказал Шамши и о скале «Зеркало правды». Стоило честному обиженному человеку приблизиться к этой скале — и на гладкой, прозрачной поверхности «Зеркала правды» он мог увидеть лицо своего обидчика, был ли это убийца, похититель дочери или верблюжий вор. Но злые люди залили кровью невинных поверхность зеркала, чтобы оно не помогало народным мстителям узнавать своих врагов. С тех пор «Зеркало правды» стало мутно-розовым. И таким будет оно до той поры, пока не уничтожат тех, кто забрызгал зеркало кровью. Видимо, живы ещё злые люди, и надо всем быть настороже. Это был новый вариант легенды, уже слышанной Юрием Ивашко. Справа и слева по пути следования каравана теснились всё новые и новые горы, и о каждой горе Шамши мог рассказать если не легенду и историческое происшествие, связанное с ней, то нечто весьма увлекательное. Но самым поразительным в этом ущелье была река, по берегам которой они спускались вниз, в Ферганскую долину. Вдруг Шамши остановил лошадь и указал на высокую скалистую стену, тянувшуюся вдоль левого берега реки. На ней было отчетливо видно изображение раскрытой ладони и круг с точкой, высеченной в середине. Раскрытая ладонь была древнейшей эмблемой. Изображения раскрытой ладони находили на вавилонских пирамидах и на скалах Древнего Египта.
Шамши начал было рассказывать легенду, связанную с этими знаками, но Федор не выдержал. Он огрел плеткой стоявшего впереди коня Шамши так, что усталый конь рванулся вперед, стегнул плеткой коня Юрия, своего коня и крикнул:
— Мне надоело слушать всякую ерунду! У меня сердце болит, я себе места не нахожу… Случилось страшное, непоправимое несчастье, нас надо всех судить и строго наказать за ротозейство? Погибли все результаты нашей работы, а ты… ты, Юрий, можешь распускать уши и благодушествовать… Это… это черт знает что! А ещё комсомолец! Я буду ставить вопрос!..
— А по-твоему, я должен бить себя в грудь и рыдать? — спросил, рассердившись, Юрий. — Знаешь что? Держи-ка ты себя в руках и не распускайся!
— Тебе легко так говорить! — сердито, но уже спокойнее возразил Федор. — У тебя район был почти пустой, а ведь мои дневники — на вес золота. Я ведь тебе показывал образцы. — Ну хорошо, — согласился Юрий, — Шамши больше не будет рассказывать, если тебя раздражает эпос… Криком горю не поможешь. Но я, я не могу равнодушно смотреть на всю эту красоту. Ведь это же не просто бурная горная река — это же сотни шумящих и пенящихся каскадов, из которых ни один не похож на другой. Да ты оглянись назад! Ну где же ты видел хотя бы что-нибудь подобное? На протяжении почти полутораста километров, будто с неба, из облаков, спускаются к нам сотни прозрачных голубовато-зеленых ступенек, покрытых кружевными покрывалами. И цвет ступенек все время меняется, и каждое мгновение на этих дрожащих водных ступенях меняются узоры кружев! Все красиво в природе — и горы, и леса, и небо, — но нет на земле ничего краше воды, вечно живой и изменчивой. Это сказал ещё Аксаков!
Юрию хотелось чем-нибудь развлечь своего тоскующего друга, и он старался обратить его внимание на природу.
— Ты смотри! У берега темные, желтые и красные камни одеты в ледяные короны, а разноцветные громады скал до половины усыпаны снегом. Я никогда не видел такого сочетания красок. Из снежной зимы мы спускаемся в лето. Вот край поразительных контрастов! — Скоро ты начнешь писать стихи, а я уже два года работаю в этих горах, и меня этим не удивишь, — проворчал Федор. — Подумаешь, контрасты! На горах холодно, а внизу тепло. Школьнику ясно, в чем дело! И почему тебя восторгают горы из базальта, гранита и песчаника, не понимаю!