Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
– Мне бы этого не хотелось… Ведь вы завтра станете мне доказывать, что все угадали заранее… Спокойной ночи, господин маршал! Запомните следующее: сейчас же послать курьера к господину д'Алигру, а завтра поезжайте к мэтру Флажо. Ах да, адрес… Впрочем, кучер знает, в течение этой недели он возил меня туда не раз.
Глава 27.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ВСТРЕТИТСЯ С ОДНОЙ ИЗ СВОИХ СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ, СЧИТАВШЕЙСЯ ПОТЕРЯННОЙ, И, ВОЗМОЖНО, НЕ ПОЖАЛЕЕТ ОБ ЭТОМ
Читатель нас, без сомнения, спросит, почему Флажо, собирающийся сыграть столь величественную роль, был нами назван прокурором, а не адвокатом. И читатель был бы прав; мы сейчас ответим на этот вопрос.
Парламент с недавнего времени был распущен на каникулы, и у адвокатов было так мало работы, что не стоило о ней и говорить.
Предвидя наступление времени, когда защищать и во все будет некого, Флажо переговорил с прокурором Гильду; тот уступил ему и контору, и клиентуру за двадцать пять тысяч ливров, выплаченных единовременно. Вот как Флажо оказался прокурором. Если нас спросят, где он взял двадцать пять тысяч ливров, мы можем ответить, что он женился на мадмуазель Маргарите и эта сумма досталась ей в приданое. Это произошло в конце тысяча семьсот семидесятого года, то есть за три месяца до изгнания де Шуазеля.
Флажо уже давно выказал себя ярым сторонником оппозиции. Став прокурором, он оказался еще неистовее и благодаря этой горячности приобрел некоторую известность. Эта известность вкупе с опубликованием зажигательной статьи о столкновении герцога д'Эгийона с г-ном де ла Шалоте привлекла к нему внимание Рафте, которому было необходимо быть в курсе парламентских событий.
Однако, несмотря на новое звание и возросшую известность, Флажо остался жить на улице Пти-Лион-Сен-Совер. Было бы слишком жестоко не дать мадмуазель Маргарите порадоваться тому, что прежние соседки называют ее г-жой Флажо, и не дать ей насладиться почтительностью клерков Гильду, перешедших на службу к новому прокурору.
Нетрудно догадаться, как страдал де Ришелье, проезжая через зловонный в этой части Париж, добираясь до вонючей дыры, которую парижская служба путей сообщения нарекла улицей.
Перед дверью Флажо карета де Ришелье столкнулась с другой каретой.
Маршал заметил в экипаже высокую прическу, и так как, несмотря на семидесятипятилетний возраст, он оставался галантным кавалером, то поспешил ступить ногой в грязь, чтобы предложить руку даме, выходившей без чьей-либо помощи из кареты.
Однако в этот день маршалу не везло: на подножку ступила сухая бугорчатая нога старухи. Морщинистое лицо, темно-коричневое из-за толстого слоя румян, окончательно убедило его в том, что это даже не пожилая дама, а дряхлая старуха.
Впрочем, отступать было некуда; маршал сделал движение, и движение было замечено. Де Ришелье и сам был немолод. Однако сутяга – а какая еще женщина могла бы прибыть в карете на эту улицу, если не сутяга? – в отличие от герцога, не колеблясь и с улыбкой, от которой становилось жутко, оперлась на руку Ришелье.
«Где-то я уже видел это лицо», – подумал герцог, а вслух прибавил:
– Сударыня тоже желает подняться к мэтру Флажо?
– Да, герцог, – отвечала старуха.
– Я имею честь быть вам знакомым, сударыня? – вскричал неприятно удивленный герцог и остановился в начале грязного подъезда.
– Кто же не знает господина маршала, герцога де Ришелье? – ответила старуха. – Для этого нужно было бы забыть, что я женщина.
«Неужели эта мартышка считает себя женщиной?» – подумал победитель Маона и склонился в изящнейшем поклоне.
– Осмелюсь задать вопрос, с кем имею честь говорить?
– Графиня Де Беарн, к вашим услугам, – отвечала старуха, приседая в реверансе на грязной дощатой мостовой в трех вершках от откинутой крышки погреба, в котором, как злорадно надеялся про себя маршал, старуха должна была вот-вот исчезнуть после третьего приседания.
– Очень приятно, сударыня, я в восторге, – проговорил он, – благодарю судьбу за счастливый случай. – Так у вас тоже процессы, графиня?
– Ах, герцог, у меня всего один процесс, но какой! Не может быть, чтобы вы о нем не слыхали!
– Разумеется, разумеется, этот большой процесс… Вы правы, простите. Ах, черт, забыл только, с кем вы судитесь…
– С Салюсами.
– Да, да, с Салюсами, графиня. Об этом процессе еще сочинили куплет…
– Куплет?.. – раздраженно спросила старуха. – Какой еще куплет?
– Осторожно, графиня, не упадите, – проговорил герцог, с огорчением отметив, что старуха так и не свалилась в яму. – Держитесь за перила, вернее, за веревку.
Старуха первой стала подниматься по ступенькам. Герцог последовал за ней.
– Да, довольно смешной куплет, – продолжал он.
– Смешной куплет о моем процессе?..
– Бог мой, вы сами можете оценить!.. Да вы, может быть, его знаете?..
– Ничего я не знаю.
– Поется на мотив «Прекрасной Бурбонки»:
Мадам! Я в затрудненье ныне,
Любезность оказав, графиня,
Вы помогли бы мне вполне.
– Вы понимаете, что это говорит графиня Дю Барри.
– Как это нагло с ее стороны!..
– Что вы хотите! Эти куплетисты… Для них нет ничего святого. Боже, до чего засалена веревка! А вы на это отвечаете:
Стара я и упряма стала,
От долгой тяжбы я устала,
Кто выиграть помог бы мне?
– Это ужасно! – вскричала графиня. – Нельзя так оскорблять благородную женщину!
– Прошу прощения, графиня, если я спел фальшиво: я задыхаюсь на лестнице… Ну, вот мы и пришли. Позвольте, я подергаю за ручку двери.
Старуха с ворчанием пропустила герцога вперед.
Маршал позвонил. Хотя г-жа Флажо стала прокуроршей, в ее обязанности по-прежнему входило отворять дверь и готовить еду. Она впустила посетителей и проводила их в кабинет Флажо.
Сутяги обнаружили здесь разгневанного хозяина, изощрявшегося с пером в зубах, диктуя ужасный обличительный текст своему первому клерку.