Е.И.В. Красная Гвардия

Саргаев Андрей Михайлович

А огурчики в самом деле хороши! Под такие можно повторить, и не единожды. И уж потом, откинувшись с трубкой в руке на спинку дивана, спокойно и обстоятельно обсудить дела, для маскировки серьёзного разговора посматривая в сторону дам. И они хороши, даже более чем! Некоторые настолько обворожительны, что начинаю немного сожалеть об оставленном в будущем возрасте — ведь сорока ещё не стукнуло, тогда как тут почти вплотную подобрался к половине века. Каких-то пара лет и…

— Да, государь! — кивает Бенкендорф-старший, перехватив мой взгляд. — Были и мы рысаками, не то, что этот вот…

Александр Христофорович слегка пригибается от

любящего отцовского подзатыльника и, оправдываясь, обещает:

— Сразу после завершения операции непременно займусь кобелированием, предамся разнузданным оргиям с гетерами и одалисками. Но не раньше, хорошо?

— Твои бы слова, да Богу в уши, — ворчит Христофор Иванович, и тут же становится предельно серьёзен. — Когда начинаем?

— Тут уж всё от Александра Фёдоровича зависит.

— Что именно? — удивляется Беляков.

Правду говорят, что меньше знаешь — крепче спишь. Вот пускай теперь и господин министр по ночам ворочается с бессонницей, не всё же нам одним. Нам, это обоим Бенкендорфам, Аракчееву и Ростопчину. Последнему предстоит самое сложное — организация нужных слухов и написание пространных статей в газеты, объясняющих народу полезность и необходимость проводимых чисток. Ну да, куда же без чисток?

В первую очередь планируем нанести удар по уголовному элементу, которого расплодилось, как головастиков в деревенском пруду. Не пробовали зайти в какой-нибудь кабак хоть в Москве, хоть в Ярославле, хоть в Саратове? Ах, пробовали… А выйти из него, особенно если задержались до позднего часа за штофом анисовой? На улицу, допустим, выйдете, но вероятность добраться до дома невредимым — примерно половина на половину. И ладно если просто обчистят до исподнего, предварительно треснув дубиной по темечку, так могут и жизни лишить запросто. Думаете, приятно будет вашим домочадцам, если заявитесь домой с головою в руках?

Вот неизвестные живорезы и нападут на Александра Фёдоровича не далее как через два месяца, когда тот будет сопровождать из Нижнего Новгорода в Петербург очередной обоз с уральским золотом. И ограбят его, само собой… непременно ограбят! Зря что ли потратили столько времени на тренировки и сожгли холостыми выстрелами чуть не полпуда пороха? Денег стоит, а куда деваться? Всяко лучше, чем охрана с нападавшими друг друга случайно ранят — люди дороже.

Ну а потом займёмся поисками похищенного, так как спускать разбойному люду во все времена не принято. Заодно подгребём народ свободных занятий, вроде карточных шулеров, бильярдных игроков, конокрадов, профессиональных нищих, фальшивомонетчиков и прочую шушеру. Оно, конечно, быстро не управимся, работы непочатый край, но надо же когда-то начинать, верно?

Правда, разделились мнения о дальнейшей судьбе арестантов. Аракчеев категорически возражал против идеи министра государственной безопасности использовать оных для пополнения штрафных батальонов, справедливо полагая, что штрафбаты в их нынешнем виде никак не могут быть местом отбывания наказания. Продвинуться по службе, пусть с величайшим риском для жизни, это пожалуйста. Или получить сто десятин земли, вместо обычных шести в аренду… Но ни в коем случае не филиал тюрьмы. Алексей Андреевич настаивал на отправке воров и разбойников в Сибирь, что шло вразрез с мнением графа Ростопчина.

Фёдор Васильевич полагал слишком опасным заселение новых земель на востоке преступниками, и отчасти был прав. Не дело равнять отбросы с отставными солдатами, получавшими земельные наделы по выслуге лет или увольнению по ранению. Жить в Сибири должно стать привилегией, не наказанием.

Сошлись на том, что строящейся линии оптического телеграфа Петербург — Москва — Нижний Новгород — Казань тоже нужна рабочая сила, а то пленные англичане со шведами слишком быстро заканчиваются. Нет, не то, что вы подумали, всё проще… Многих выкупают родственники, заплатив точно подсчитанную долю от нанесённого стране ущерба и неотработанные затраты на содержание. Кто-то действительно умер в первый же месяц, но впоследствии такого не случалось — пленные довольно быстро привыкли к трёхразовому горячему питанию с неограниченной добавкой, и больше не объедались до заворота кишок.

— Ну так как, согласен пострадать за Отечество? — спрашиваю у немного опешившего от предложения Белякова.

Александр Фёдорович кивает:

— Как прикажете, Ваше Императорское Величество.

— Не приказываю, бери выше — добровольцев ищу.

Подскакивает с места и вытягивается:

— Если приказано стать добровольцами — будем ими!

Это прозвучало несколько пафосно, но впечатление оказалось смазано появлением подвыпившего Кулибина. Иван Петрович счастливо улыбнулся, покопался в бездонных карманах кафтана старинного покроя, снова вошедшего в моду, и положил перед нами что-то круглое, размером с некрупное яблоко, но с непропорционально толстым хвостиком.

— Твою жеж мать, граф! — первое желание — упасть под стол и уползти за ближайший угол. Удерживает только любопытство. — Это что такое?

— Мы вот тут с Товием Егорычем подумали, государь… три десятка ещё есть… Принести?

В это же время. Крыша Михайловского замка.

— Миша, слева один у моста, — тихий голос командира полка, бывшего Ахтырского, а ныне Третьего Гусарского Особого, прозвучал для Мишки Нечихаева громом небесным. — Спишь, аспид?

— Никак нет, господин полковник, — встрепенулся воспитанник, и взял на мушку дальнобойной кулибинской винтовки неясную тень на берегу канала.

— Смотри у меня.

Сегодня очередь Ивана Дмитриевича Бердяги лично давать урок воинского ремесла сироте, взятому на воспитание полком почти год назад. И такой не один, по спискам числится пятьдесят два кадета, но Мишка, как первенец, самый любимый. И с него же больше всех спрашивается. Берёзовую кашу в армии запретили, а то бы и её хлебнул…

Недавно вот что учудил — неизвестным образом проник в пороховой погреб, и разобрал там полностью четыре новейшие ручные ракеты системы старшего лейтенанта Засядько, только-только начинающие поступать на вооружение. А когда был пойман и награждён неделей отсидки на гауптвахте, то сильно обиделся — важному научному открытию вроде как помешали. Какому именно, так и не признался, но обещал в полёт на Луну отправиться в одиночестве, и никого с собой не взять.

Но это так, старческое ворчание на молодёжь. Случись Мишке уродиться тихим и послушным, разочарованию полковника Бердяги не было бы предела. Тем более и проказы, бывает, идут на пользу делу — сидя под арестом на гауптической вахте, воспитанник Нечихаев изрядно подправил произношение в английском, французском и немецком языках, доселе хромавшее на обе ноги. А куда деваться, если караул несут строгие учителя, донельзя раздосадованные внеурочной службой?