Шрифт:
В панике принялся листать. Безрезультатно. Полез в двухтомник. То же самое. Иначе и быть не могло, поскольку в обеих книгах перевод М. Кузмина. Пришлось сесть и перечитать рассказ насквозь. Искомая фраза обнаружилась в другом разделе. Как она туда переползла, понятия не имею.
Но это всё, так сказать, чудеса общечеловеческие. А вот чудо, приключившееся на чисто национальной почве, чуть не свело меня с ума. Полагаю, живи Борхес в нашей стране, ему бы ничего не пришлось придумывать.
Школьником я был влюблён
Маяковскому пришлось потесниться. Теперь я декламировал Уайльда. Всё-таки память у меня тогда была удивительная. Жадная. Детская. Заучить такую громаду за один день! Уметь надо.
Время, однако, шло, отдельные строфы выветривались, и годам этак к двадцати пяти я решил, что пора бы освежить впечатление.
Вот тут-то и началось диво-дивное. В библиотеках мне предлагали переводы Бальмонта, Брюсова, ещё кого-то — и все они (переводы) оказывались незнакомыми и унылыми. Где же те страшные кованые строки, которые я твердил шестнадцать лет назад, выбравшись из читалки в синеватые ашхабадские сумерки?
— Белый такой двухтомник… — клянчил я.
Нету.
Да что ж он, померещился мне, что ли?
— Вы скажите, чей вам перевод нужен, — умоляли меня библиотекарши.
Нешто я знал! Только и дел было четырнадцатилетнему пацану смотреть, чей перевод он читает! Уайльд — он и в Туркмении Уайльд.
— Н-ну… вот этот:
Мы чистили сухим песком Холодный блеск перил, Мели полы, скребли столы И драили настил, Таскали камни через двор И падали без сил.Библиотекарши разводили руками.
И вдруг — удача. Нашёлся томик. Правда не тот. Второй. Где пьесы.
— А первый? С «Балладой»!
— Знаете, нету… Видимо, зачитали…
Да что ж за невезуха такая? Извинился. Вышел. Побрёл, бормоча:
Нет, не смотрел никто из нас С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На светлых парусах.Всё это уже слегка напоминало паранойю. Я тряс друзей, я зачитывал им отдельные строфы — вдруг кто вспомнит?
— Нет такого перевода, — говорили мне. — Ты его сам придумал.
И возникало желание их пришибить.
Дошло до того, что однажды мы с женой оказались свидетелями следующей сценки: наш малолетний сын (заядлый рыболов), поплёвывая на червяка, деловито приговаривал:
— В постели женщину любил, Которую убил…Такая вот некрофилия. Видать, подслушал шумное возмущение папы очередным дубовым переводом. Не помню, чьим. Но, даже если вернуть слова в исходное положение, лучше он, поверьте, не станет.
Потом, к своему удивлению, я с грехом пополам выучился читать по-английски и кинулся поглощать в оригинале всё, чем упивался когда-то на русском. Дошёл черёд и до «Баллады». Раздобыл лондонское издание, переписал от руки, кое-что затвердил наизусть. Тут же выяснилось, что тот безымянный перевод не только самый выразительный, но и самый точный. Хотя, конечно, даже он не всё был способен передать.
With sails of silver by… — такое ощущение, что гласные исчезли, остался шелест согласных. Шелест облаков.
А этот каторжный расхлябанный шаг враскачку:
With slouch and swing around the ring We trod the Fools' Parade!А году этак в восемьдесят шестом (или восьмом) прибыл я на очередной Всесоюзный семинар молодых фантастов в зарубежные ныне Дубулты. Просторная столовая. С ненавистью приготовленные котлеты. Напротив меня деликатно принимает пищу приятная дама с безупречными манерами.
— Скажите, пожалуйста, — внезапно обращается она ко мне. — А что это так шумно стало в нашем обеденном зале?
— Фантасты приехали, — с некоторой неловкостью объясняю я.
— Как интересно! — оживляется она. — В последнее время я только и слышу: фантастика, фантастика… Не могли бы вы рассказать, что такое фантастика.
Кто бы мне самому это растолковал!
— Н-ну… — мнусь я. — Вот, например, обсуждали мы сегодня рассказ Миши Веллера «Узкоколейка»…
Вкратце передаю содержание. Дама внимательно слушает, кивает.
— Вот как? Стало быть, вы там и серьёзными вещами занимаетесь?
Мне становится несколько обидно за своё ремесло. Осведомляюсь о роде занятий моей собеседницы.
— Я — переводчик.
— Стихи?
— Нет, проза.
Преисполняюсь гордыни.
— Предпочитаю читать в оригинале… — цежу с вялой надменностью (наглец!). Впрочем, как выясняется, совесть мною утрачена всё же не до конца. — Хотя, знаете… — опомнившись, смущённо признаюсь я. — Как раз перед отъездом с наслаждением перечитал «Слова» Сартра. На русском.