Шрифт:
В тот день к делу было подшито ещё три маньяческих письма (две распечатки, одно бумажное) примерно того же содержания, что и первое, однако вряд ли они принадлежали настоящему преступнику, поскольку содержали грубые орфографические ошибки. Грамотному прикинуться безграмотным относительно легко. А вот безграмотному грамотным — несколько сложнее. Впрочем, нет худа без добра, поскольку круг подозреваемых резко сужается. Настоящих-то грамотеев ещё во время перестройки повыморили.
Странные, ей-богу, времена. На что только не решится
Часа за два до заседания литстудии её нынешний глава Сергей Овсяночкин (тот самый, с кем старшему оперуполномоченному довелось побеседовать в баре) заглянул к секретарю и застал его шумящим по телефону. Исай Исаевич был в сильном волнении и как никогда походил на серийного убийцу. Редкие седые прядки стояли дыбом над блистающим черепом секретаря.
— Да, настаивал!.. — зычно ухал он в трубку. — А теперь раздумал… Почему-почему… По кочану!!!
Овсяночкин подсел к столу и, бесцеремонно забрав из-под носа начальства пепельницу, закурил. Из угла кабинета на литераторов сурово смотрел метровый бюст Пушкина, выполненный из белого мрамора. Впрочем, Александра Сергеевича в данном случае можно было опознать лишь по бакенбардам. Скульптор (видимо, большой патриот) ухитрился придать лицу великого арапа откровенно арийские черты.
— Вот и давай… лёгким движением пальцев. — Секретарь разразился сатанинским смехом и бросил трубку. — Всё! — радостно объявил он Сергею. — Чик — и нету…
— Кого? — не понял тот.
— Буквы «ё».
— Как это? — искренне подивился поэт. — Где её нету?
— В тексте. У меня ж книжка в издательстве верстается. Роман. «Спаси, сохрани и помилуй!».
— И что?
— Газет не читаешь? — Круглые немигающие глаза уставились в упор. — Маньяк-то на букве «ё» свихнулся! Попомни мои слова, всех теперь подозревать начнут… А бережёного, знаешь, Бог бережёт… — Секретарь снял очки и перекрестился. Он всегда так делал. Странная эта привычка возникла у него ещё в 1991-м. Уверовав истово и бесповоротно, Исай Исаевич метал крестное знамение с таким размахом, что постоянно сбивал очки. — Тут пару месяцев назад, — понизив голос, сообщил он, — какой-то громила приходил. Сто баксов предлагал…
— За что?
— Объяснить, где «ё» пишется, где «е». Вот думаю сейчас: не дай Бог его работа! Скажут потом: проконсультировал…
— Исаич, — глядя на него в изумлении, сказал поэт. — Ты что, блин, ментовки больше, чем маньяка, боишься?
— В смысле? — встревожился тот и вновь впрягся в линзы.
— Ну вот, блин, купит наш убийца твой роман, а там, блин, какой-нибудь «манёвр» через «е»…
— А он через «ё»? — всполошился секретарь.
— Через «ё». Не веришь — у Ожегова посмотри.
Секретарь оцепенел в раздумье.
— Где купит? — неуверенно всхохотнул он наконец. — Тираж — тысяча экземпляров, в продажу не поступает, по библиотекам распихиваем…
— Или в библиотеку зайдёт.
— Да ладно там! — занервничал Исай Исаевич. — Будет тебе маньяк по библиотекам ходить!
— Этот — будет.
— Да пока роман выйдет, его уж поймают…
— А Чикатилу сколько ловили?
Секретарь со страхом посмотрел на поэта и схватился за телефон.
— Володя? — взвыл он в трубку. — Ты там ещё букву «ё» не убрал? Нет? Слава те Господи… Отбой, Володя! Пускай неё остаётся, как есть… Да! И вот ещё что!.. Рукопись кто вычитывает? Элеонора? Слушай, скажи ей: если увидит слово «маневр», так его, оказывается, тоже через «ё»…
Белокурая бестия Пушкин смотрел из угла и, казалось, надменно усмехался краешками мраморных губ.
С красиво переписанным стихотворением в кармане Славик ступил в небольшой актовый зал, где под увешанной пейзажиками стеной составлены были столы и расставлены стулья. Судя по всему, прибыл он рановато: в помещении присутствовала одна старушка, сидевшая горбиком к вошедшему. Жидкие желтоватые волосёнки собраны сзади в трогательно куцый хвостик. Беззащитно торчат полупрозрачные розовые ушки.
Заслышав шаги, она поглядела, кто пришёл, и оказалась вдруг вовсе не старушкой, а старичком, улыбчивым, подслеповатеньким. Даже с бородёнкой — мочальной, коротко подстриженной.
— Литстудия — здесь? — спросил Славик.
Старичок умильно посмотрел на рослого юношу и радушно скукожился, личико брызнуло морщинками.
— Здесь, здесь… — приветливо закивал он. — А вы, я вижу, впервые? Стихи, небось, принесли?
— Д-да… один… — замялся Славик.
— Зря, — посетовал старичок. — Надо было все.
— А вы — руководитель?
— Был, — промолвил тот со вздохом. — Пока не подсидели. С сегодняшнего дня студией моей правит Сергей Овсяночкин. Однако давайте знакомиться, — предложил он, протягивая жёлто-розовую лапку. — Пётр Пёдиков.
Славик осторожно пожал хрупкие пальчики, понимая уже, что таким деликатным инструментом затылка не пробьёшь. Даже с помощью молотка.
— Вячеслав Иванов, — представился он.
— Ох ты! — почему-то поразился старичок. — А ударения сменить не пробовали?
Славик его не понял.
— Что-то я о вас слышал, — честно признался он, присаживаясь рядом. — Пёдиков, Пётр Пёдиков… А! Вспомнил… Вы ж у нас главный ёфикатор?
Старичок замурлыкал от удовольствия.
— Да, да… Хотя… — опечалившись, добавил он. — Боюсь, что меня и здесь успели подсидеть.
— В смысле?
— Ну этот… маньяк… Думаю, теперь главный — он. — Пётр Пёдиков скорбно покивал. — Пропаганда… — произнёс он с горечью. — Убеждаешь, агитируешь… А тут тюк кистенём по кумполу — и вся пропаганда!