Эарнур
Шрифт:
Исильмэ украдкой смахнула слезу.
– Дело не в Сауроне, - с грустью сказала она.
– Ты меня не поняла. Если бы человек, которого я люблю, тоже любил меня, то я бы, наверное, не побоялась никого и ничего, даже самого Вра... Саурона то есть, и пошла бы за ним на край света, как Лютиэн за Береном. Только в том-то и дело, что Эарнур меня не любит. И не полюбит никогда. Думаю, продолжать не стоит.
Тхайрэт с досадой сцепила пальцы.
– Вот откуда ты знаешь, если даже не делала попыток обратить на себя его внимание?
– Я думаю, что если бы я могла ему понравиться, то он обратил бы на меня внимание еще тогда, когда я прислуживала во дворце!
Орчанка
– Послушай меня, - произнесла она, - я не могу, да и не имею никакого права принуждать тебя принять то или иное решение, но все же попробуй меня услышать. У меня такое чувство, что все эти годы ты жила в призрачном мире и общалась с призраком, а не с настоящим Эарнуром. Равно как и он сам. Судьба дала вам возможность развеять это наваждение и найти настоящих себя. Думаю, мне стоит сказать тебе, кто мой отец - это сам мастер Келебримбор. Он с ранней юности плевал на все правила и условности, дружил с Сауроном и влюбился в мою маму. За это, впрочем, потом огреб от Элронда и чудом остался жив, зато никто не мешал ему быть самим собой и делать то, что ему нравится. У каждого из нас свое счастье, за которое мы платим свою цену, но зачем от него отказываться заранее, даже не попробовав обрести?
– Тогда твой дядя... Ломион... Маэглин? Маэглин из Гондолина?
– догадалась Исильмэ.
– Он самый, - подтвердила Тхайрэт.
– Маэглин из Гондолина. Как видишь, все не так страшно, как ты думаешь. Давай я все-таки с ним поговорю, да и отца своего попрошу посодействовать, пусть устроят вам встречу.
Исильмэ замерла, погрузившись в свои тревожные мысли.
25
Время от времени Маэглин навещал выздоравливающего пленника, понимая, что тому нужны поддержка и участие, и подолгу с ним разговаривал. Ему было очень жаль Эарнура, потому что в свое время ему довелось пройти через то же самое - почти полное одиночество и ощущение, что ты во всем свете никому не нужен, умри ты у других на глазах - никто не заметит.
– Поначалу я верил, что кто-то из наших непременно за мной придет, - как-то раз поделился с ним король Гондора.
– Теперь я понимаю, что вы были правы. Мардил наверняка рад, что избавился, Элронду просто наплевать, а что до Аранарта... я даже не знаю.
Маэглин, естественно, не стал говорить Эарнуру о том, что Аранарт приходил-таки к мордорцам, но предложенный ему Сауроном выкуп за родственника совершенно не устроил предводителя дунэдайн. Зря, конечно, ведь знай Аранарт правду о выходках владыки Имладриса, он бы Саурону не то что голову Элронда, а самого папашу Арвен живьем в мешке приволок бы на расправу. Вместо этого он старался по мере сил успокоить своего нового знакомого.
– Я уже почти совсем хорошо себя чувствую, - сказал Эарнур, - к тому же приноровился все делать левой рукой, и одеваться, и умываться, и есть. С правой у меня считайте что все, даже пальцы еле-еле шевелятся. Ну да ладно, ваш дядя Маэдрос вон и с одной левой прекрасно жил.
– Не хочу тебя пугать, - многозначительно произнес эльф, - но Морнэмир с Кириандилом основную работу сделали, кость срослась, железки они из нее вытащили, а теперь тобой обещал заняться мой лучший друг Саурон. Я знаю, что ты его боишься...
– Боюсь?
– перебил его пленник.
– Вы издеваетесь? Да ни в одном языке мира не найдется слов, чтобы описать, что я чувствую при одном упоминании... это не страх, это куда хуже! Честно говоря, была у меня мысль довершить начатое и повеситься на простыне или занавеске, пока никто не видит, но, боюсь, с одной рукой у меня ничего не получится!
– Вот вешаться не советую, удавленники в гробу очень нехорошо выглядят, - улыбнулся Маэглин, - и вообще ничего с собой делать не советую. Как тебе объяснить: пока ты жив, у тебя есть возможность что-то предпринять, решить, ну и всякое такое. Когда мертв - все: дороги назад нет. Я ведь прекрасно понимаю,
Эарнур задумался.
– Хорошо, вы правы, - произнес он, - но вы вот сами выход видите? Решили отдать меня Саурону на расправу и думаете, что так и надо? Как я буду "жить дальше", если вообще не буду и, скорее всего, убивать меня будут долго и жестоко?
– Я - отдать тебя на расправу?
– не понял Маэглин.
– Вы действительно ничего не понимаете или нарочно врете?
– Эарнур посмотрел на эльфа с явным недоверием.
– Нет, все-таки нарочно врете. И я понимаю, почему. У вас в душе еще осталось место для чего-то чистого, светлого и доброго, вы на самом деле вовсе не такой, как Саурон, просто вам больше некуда идти, и остался только Мордор, у вас нет выбора. Вы меня жалеете и искренне пытались мне помочь, хотя на самом деле лучше бы вы тогда в Минас Итиле перерезали мне горло, это было бы куда милосерднее, потому что с помощью ничего не получилось. И сейчас вы знаете, что Саурон приказал своим слугам немного меня подлечить только для того, чтобы к тому времени, когда он устроит надо мной расправу у всех на глазах и потом отошлет Мардилу и Аранарту мою голову, я хотя бы мог держаться на ногах - им с Ангмарцем не доставит удовольствия издеваться над полутрупом. А так - получилось особо хитроумное истязание. Они решили дать мне мнимую надежду на спасение - ведь так интересно потом ее отнять и смотреть, как я буду рыдать в отчаянии, валяться у них в ногах и молить о пощаде. Только ничего не вышло, я с самого начала не верил в добрые намерения Врага и понимал, что со мной сделают, просто не хотел долго мучиться. А вы сейчас сидите тут и меня утешаете - примерно как жалостливые дети кролика гладят перед тем, как их папа зарежет его на жаркое. Что ж, спасибо и на этом, хорошо, что вы ко мне приходите, мне так легче будет.
Маэглин растерялся, не зная, что ответить. На самом деле все обстояло совершенно иначе, потому что Саурон попросил его воспользоваться доверительными отношениями с пленником, немного покапать бедняге на мозги и по возможности сделать так, чтобы тот вроде бы как и по доброй воле не захотел уматывать из Мордора, но своими словами Эарнур поставил эльфа в сильно затруднительное положение.
– И ты все то время, что сидишь в этой комнате, мысленно готовишься к тому, что тебя убьют?
– нерешительно поинтересовался он.
– А что мне еще остается?
– чуть слышно пробормотал Эарнур.
– Вы прекрасно знаете, что со мной сделают. Спасибо вам большое за то, что хотя бы попытались помочь. И за сочувствие спасибо. Только это все равно бесполезно. Мне остается надеяться на то, что вам за меня не достанется. А для меня уже все кончено, остается лишь ждать того дня, когда Саурон со мной разделается. Скорее бы уж, честное слово. Ждать смерти очень страшно, в особенности когда ничего не можешь сделать.
Маэглин понимал, что не сможет переубедить своего дальнего родственника - тот все равно никому не верит, а потому попытался хотя бы его отвлечь и перевел разговор на что-то другое. Когда он собрался уходить, за окном уже смеркалось; ночью Эарнуру предстояло остаться один на один со своим отчаянием, которое тот даже не знал, как отогнать. Стараясь ни о чем не думать, пленник завернулся в одеяло, закрыл глаза и сам не заметил, как провалился в глубокий сон.
Он не помнил, что ему снилось; разбудил его луч яркого солнца, проникавший сквозь тонкие занавески. В следующее мгновение он едва не лишился чувств от парализующего ужаса: на стуле рядом с его кроватью сидел тот, кого он больше всего боялся.