Эарнур
Шрифт:
Королю Гондора показалось очень странным, что Черный Майя говорит об Исилдуре, в отличие от Элронда, без какой-либо неприязни, не говоря уже о ненависти, хотя успел заметить, что из-за жуткого шрама на горле Саурон все время держит голову как будто немного склоненной набок. Удивительно было бы не испытывать злобы по отношению к тому, по чьей вине ты остался без пальца и с перекошенной шеей!
– Ну... если бы я был на его месте, я бы точно не хотел, чтобы о таких подробностях моей жизни узнал кто-то из моей семьи, - согласился с ним Эарнур.
– Тогда зачем он это писал? Хотя ответ очевиден... он был сильно не в себе.
– Ему просто некому было больше
– Только бумаге. А вот теперь, собственно, перейдем к бумаге. И к самому неприятному.
Встав из-за стола, он открыл один из ящиков в нижней части стоявшего неподалеку книжного шкафа, положил перед Эарнуром чистый лист бумаги и перо и придвинул к нему чернильницу.
– Если уж ты читал дневник Исилдура, то наверняка помнишь историю одного безмозглого юноши-мелькорианца по имени Амарт, который жил в Гондоре, но при этом очень не любил держать свой рот закрытым, за что и огреб, - продолжал Черный Майя.
– Гил-Галад у нас всегда был не в меру жалостливым, он отобрал этого недоделка у сильно злых на болтливого юношу Верных и, поскольку я в то время был на востоке, привез его к моему второму сыну Тхэссу, который тоже умеет хорошо лечить всякие раны и болезни. Тхэсс с моим внуком Кириандилом, которого ты уже знаешь, это он помогал Морнэмиру с тобой возиться, постарались, конечно, на славу, только вот они оба тоже не в меру жалостливые и упустили то время, когда нужно было заставлять парня любой ценой через боль и слезы шевелить покалеченными пальцами. Ну и результат был соответствующий: тому потом было трудно всю оставшуюся жизнь не то что свои сказки о черных маках и белых ирисах записывать, а даже ложку держать. Вот чтоб с тобой такого же не было - бери перо. Правой рукой. Только попробуй мне переложить его в левую. Можешь исписать весь лист самыми грязными оскорблениями в мой адрес, я разрешаю и не обижусь, но только при одном условии - что писать ты будешь только правой рукой. Все понятно?
Эарнур покорно кивнул, в душе сомневаясь, что вообще сможет хоть немного поднять покалеченную руку и взять перо, а потом удержать его в пальцах.
26
Два дня Исильмэ отмалчивалась, про себя размышляя обо всем произошедшем; на третий она, наконец собравшись с духом, сказала Тхайрэт, что принимает ее предложение.
– Я тут подумала... я согласна попробовать встретиться с Эарнуром и все ему объяснить, - произнесла она.
– В конце концов, ничего со мной от простого разговора не случится и кусок от меня не отвалится. Даже если он скажет, что не хочет меня видеть, по крайней мере, я буду об этом знать.
– Вот и правильно, - орчанка пристально оглядела свою гостью с головы до ног.
– Я поговорю с родителями и дядей, думаю, все получится, но для начала нам нужно привести тебя в порядок! Я, конечно, понимаю, что раны и переживания никого не красят, но вид у тебя еще тот!
Исильмэ безвольно опустила руки, стоя посреди комнаты в неловкой растерянности. Она почувствовала жгучее желание и одновременно боязнь посмотреться в висевшее в углу чистое отполированное зеркало - еще в первый день своего пребывания у Тхайрэт она удивилась тому, что видит в Мордоре такую вещь.
– Ты тоже думаешь, что я очень страшная? Мне всегда казалось, что я некрасивая, когда я смотрела на свое отражение, только расстраивалась, хотя другие мне говорили, что это не так. Тогда, наверное, лучше нам отказаться от нашего замысла, ведь все равно...
– Так, так, спокойно, - остановила ее Тхайрэт.
– Ты меня как-то совсем не так поняла. Я не говорила, что ты некрасивая. Ты просто выглядишь плохо. Прежде всего, ты слишком худая, поэтому с сегодняшнего дня начинай есть как следует, что за девушка без задницы и с запавшими щеками? А еще умеешь
– Ну конечно, умею. Я же себе, пока жила дома, одежду сама шила, мы на рынок за ней не ездили, и дорого, и далеко.
– Вот и прекрасно. Я понимаю, что тебе из-за всего, что выпало на твою долю, есть не очень-то хотелось, но теперь попробуй заставить себя съедать в два раза больше, а не клевать как воробышек. Пока я буду тебя откармливать, заодно сошьем тебе красивое нарядное платье и туфли с вышивкой. Моя мама умеет шить, вязать и вышивать лучше всех наших мастериц, она всегда сама шила одежду себе, моим сестрам и нашему отцу, да и в подарок тоже, она и меня научила. А насчет красоты... она мне всегда говорила, что дело не в том, красив ты вообще или некрасив сам по себе, главное, чтобы ты выглядел красиво. К тому же красота - она, знаешь, для каждого из нас своя.
Исильмэ все-таки подошла к зеркалу и стала внимательно себя разглядывать. Интересно, на кого из родителей она похожа? Кажется, она уже начала забывать лицо отца...
– Твой отец любит твою мать?
– поинтересовалась она.
– Еще бы. При первой встрече он был очарован ее невероятной красотой, он сам так говорил, - совершенно серьезно ответила Тхайрэт. Ее собеседница ужаснулась, хотя виду не подала: трудно было себе представить, чтобы эльфу нравились орчанки, хотя, судя по всему, Келебримбор всю жизнь плевал на все возможные правила, обычаи и условности.
– Красота для каждого из нас своя, - повторила она слова Тхайрэт, взяла с деревянной полочки гребень и несколько раз провела им по волосам.
– Я тебе еще раз повторю, что главное к тому же не быть красивой, потому что один человек решит, что ты красивая, а другой - нет, а выглядеть красиво. Если ты хочешь понравиться мужчине, ты должна быть нарядно и чисто одетой, умытой, причесанной, ну и не выглядеть такой изможденной, как сейчас, - продолжала та.
– Я уже пообещала, что мы сошьем тебе хорошее платье и туфли. Потом нужно будет добавить какие-нибудь украшения, ну я тебе и свои подарю, у меня же отец их хорошо умеет делать, и у нас их много. Причесать тебя красиво, подкрасить, у нас в крепости живут женщины из Харада, жены наших воинов, можно будет попросить у них какие-нибудь хорошие южные благовония, надушим тебя как следует - и вперед, дело за малым.
Исильмэ внимательно слушала ее, и впервые ей казалось, что ее не страшит ни прошлое, ни будущее.
27
Эарнур совершенно не помнил, как все-таки сумел дотянуться правой рукой до пера и сколько времени с невероятным трудом водил им по бумаге, едва разбирая буквы и почти ослепнув от невыносимой боли - ему снова казалось, что в плечо по меньшей мере вбивают раскаленные гвозди, но страх перед Сауроном оказался сильнее желания все бросить и вздохнуть с облегчением. Когда место на листе, а вместе с ним и жуткая пытка наконец закончились, королю Гондора казалось, что потолок над ним кружится, а перед глазами то и дело вспыхивают радужные круги.
– Все, - он выронил перо из непослушных пальцев, надеясь, что Враг наконец над ним сжалится.
– Простите, Властелин, не могу больше. На оборотную сторону меня уже не хватит, мне плохо.
– Да, с тебя и в самом деле на сегодня хватит, - снисходительно усмехнулся Саурон, заметив, что пленник бледен как полотно, а лоб его покрылся испариной.
– Сейчас налью тебе кое-чего, полегчает.
Он вытащил из стенного шкафа бутылку с каким-то зельем, отлил немного в небольшую рюмку и поставил ее перед Эарнуром. Тот покорно выпил снадобье - на вкус оно оказалось вполне терпимым и пахло какими-то пряными травами.