Эдельвейс
Шрифт:
Повар делает котлеты
Хреном режет винегреты
Мама я за повара пойду – Абрамов! Абрамов, твою мамашу! Заснул? Ленту давай!
На снегу перед Жоркиной позицией лежат два явно убитых егеря и еще двое ранены.
Немцы пытаются ползком-ползком – добраться до раненых…
А Жорка их отсекает длинными.
Из-за черной скалистой гряды, до которой было метров шестьсот-семьсот, тявкнул миномет.
Еще раз тявкнул…
– Всё, кранты нам, Абрамов, немчура артиллерию притащила! – сказал Жорка.
Мины
Бух!
Бух!
Только белая пыль и ледяная крошка столбом.
И вдруг!
Что это?
Толи от сотрясения, вызванного взрывами, толи вообще от запоздалого летнего снеготая, ледник весь вдруг как бы покрылся сеткой открывшихся тут и там трещин, до поры скрываемых снежными наносными мостиками… И теперь, от сотрясения, вызванного взрывами мин, эти наметенные снежные мостики над трещинами рухнули вниз…
– Смотри, немцы провалились! – Жорка ткнул Абрамова в бок, – гляди один другого страхует…
Две пары санитаров, что выползли на ледник, чтобы подобрать своих раненых егерей, попали теперь в незавидную ситуацию. В каждой из пар, один из егерей провалился в трещину и висел теперь на страховке, в то время, как страхующие ничего не могли сделать, потому как Жорка сильно поливал их огнем из своего Мg.
Снова тявкнул миномет.
И снова, и снова…
Мины тоненько и противно пищали, вываливась из самого небесного зенита.
Бух!
Бух!
Бух!
Но наши тоже попали в аналогичную историю.
Две пары братишек, что тащили патроны к Жоркиной позиции, тоже провалились в трещины.
Снег прямо разверзся под Лешкой Одинцовым и он, пролетев метров пятнадцать вниз головой, повис, зажатый между двумя ледяными стенками.
Та же история приключилась и с Гришей Черкасовым.
Тетову доложили на его КП.
– Доставайте! – приказал он.
– Не можем, немец лупит из минометов, – отвечал командир отделения Федя Кулешов – мальчик из города Нальчик, как шутил про него Жора-весельчак.
Ничего себе мальчик!
В Феде Кулешове были все сто девяносто сантиметров.
– И корень – тридцать пять сантиметров, – добавлял Жора, смеясь.
– Доставайте, – настаивал Тетов.
– Да погоди ты! – осадил товарища Лазаренко, – темноты дождемся, потом вытянем, а сейчас туда не сунуться… ….
Клаусу фон Линде тоже доложили, что несколько егерей сорвались в трещины и что все попытки организовать их спасение – провалились из-за сильного пулеметного огня русских.
В течении двух часов непосредственного огневого контакта стало ясно – просто так, примитивно наступая в лоб – группе фон Линде здесь не пройти.
Отходить?
Отказаться от выполнения задания?
Да как отходить, если там в трещинах остались товарищи!
– Ночью
– Что же делать? – спросил Хайнрици.
Другие егеря тоже с недовольством поглядывали на своего командира.
Он был их надеждой – он, Клаус фон Линде, словно капитан на борту корабля – нес ответственность за жизнь и смерть каждого из их команды.
– Я что-нибудь придумаю до утра, – успокоил Линде своего фельдфебеля, – у нас ночь впереди, мы подумаем и до утра что нибудь решим. ….
Это был самый любопытный и самый замечательный диалог в ночи, наверное, за всю историю всей войны – самый любопытный и самый замечательный.
– Эй, русский! Там есть кто говорить по-немецки? – кричал Клаус в ночную темь.
Сперва…
Сперва никто не откликался.
А потом кто-то крикнул в ответ, – чего надо, Фриц?
– Я не Фриц, я Клаус, – ответил Линде и продолжил, – я хочу переговорить с ваш командир о спасении сорвавшихся солдат.
Потом снова никто не откликался.
Долго-долго никто не откликался.
Клаус уже хотел начать все сначала, как вдруг с той стороны послышалось, – Клаус, это ты? Я Игорь Тетов, помнишь меня?
– Игорь? – вскрикнул Клаус, – Игорь Тетов? Альпинист?
– Да, – ответили горы…
Два командира.
Русский и немецкий – перекрикивались в ночи, и почти две сотни солдат – русских и немецких, внимательно прислушивались к этому диалогу, понимая, что от диалога этого напрямую зависят их судьбы. И жизнь тех ребят, что висели теперь на страховочных концах, зажатые в трещинах на леднике.
И они договорились.
Договорились, что завтра после рассвета – до десяти ноль-ноль никто не будет стрелять. Ни та, ни другая сторона.
Перемирие до десяти ноль-ноль…
За это время они вытащат всех.
Каждый своих.
– Как там твоя Рая? – крикнул Клаус.
– Не надо об этом, – ответил Игорь, – если война кончится и живы останемся, потом договорим… ….
А ночью, где то около четырех часов утра что-то сильнейшим образом ухнуло!
Клаус сперва подумал, что это русские нарушили перемирие…
Ухнуло как то очень уж громко и раскатисто.
Но не так, когда взрывается снаряд или мина.
Грохот скорее носил характер какого-то природного явления.
И только когда рассвело, Клаус и все его парни увидали, что часть ледника сползла в пропасть и рухнула вниз.
Примерно сто метров на тридцать.
Такой громадный кусок ледника.
– Понимаете, герр оберлейтенант, – жарко шептал возбужденный Хайнрици, – этот ледник весь висит на волоске и стоит его немного дестабилизировать, он весь сползет вниз, увлекая всех на нем находящихся.