Эдельвейсы — не только цветы
Шрифт:
— О, Мишель!.. Ну, как там?
— Как часы, — ответил тот, растягивая в улыбке черный шнурок аккуратно подбритых усиков. И, приглушив голос, почти зашептал: — Комиссионные, мадмазель. Без этого, сами понимаете…
— У-у, какой нетерпеливый. Я же сказала!..
Противно было видеть молодого человека не в военной форме. Вот уж действительно: «Кому война, а кому — мать родна», — вспомнил Вано фронтовую поговорку.
Завернув покупку в газету, Вано поспешил на окраину. Вот и школа, в которой когда-то учился. Осмотрелся: вроде все на месте, но что-то
Свернув в знакомую узкую улочку, Вано пошел быстрее: еще немного — и за углом встанет каштан, покажется дощатая крыша с ржавым железом у трубы. Шагнул за угол и, ничего не понимая, остановился. Ни каштана, ни дома… Только земля да пепел… Кинулся к соседям — никого. Обошел наполненную водой воронку, присел на камне. Не заметил, как подошла женщина.
— Вано?! — всплеснула она руками.
Солдат вскочил на ноги:
— Тетя Мари! Тетя…
Вскрикнув, женщина бросилась к нему, припала к груди. Ее плечи судорожно вздрагивали.
— Что с вами, тетя Мари?.. Ну, говорите же!
Потом сидел у пепелища и смотрел куда-то вдаль невидящими глазами.
Больше не стал никого расспрашивать. Что толку? Ни соседи, ни самые лучшие друзья, никто не сможет помочь ему. Тяжелое, двойное горе свалилось на него — мать и Лейла…
К ночи налетел ветер, зашумел кипарисами, с моря дохнуло холодом и еще тяжелее стало на душе солдата.
Ни к чему было оставаться здесь.
Вскинул за плечи вещмешок и побрел в верхнюю часть города. Остановился лишь на горе Баграта и минут пять смотрел на море, на притихшие темные улицы, скверы. Как тесно была связана его жизнь с этим городом!
Повернулся и быстро пошел вверх по тропке, как умеют ходить только люди, выросшие в горах.
О том, что генерал Леселидзе прибыл в 76-й полк и «заглянул» в некоторые его подразделения на переднем крае, знали многие. Но посетит ли он батальон Колнобокого, который, ведя бои, потеснил противника и вырвался вперед, — сказать трудно. В этом сомневался и командир батальона: мало ли у генерала всяких дел!
Раздумывая, Колнобокий не подозревал, что командующий армией уже находился в квадрате боевых действий батальона, а точнее, на приданной ему батарее.
С юных лет артиллерия стала для Константина Николаевича Леселидзе главным увлечением. Окончив в двадцатых годах училище имени ВЦИК, он оставался «при пушках» на протяжении более двадцати лет: прошел путь от наводчика и командира взвода до генерала. До тонкостей познав это оружие, его боевые возможности, он придавал «богу войны» особое значение.
— Ну, пушкари, — просто сказал он, — хвалитесь успехами: как с питанием, боеприпасами?.. — И услышав, что «стало лучше», мысленно похвалил летчиков, занимавшихся переброской грузов к переднему краю. «Молодцы авиаторы, — подумал он. — Герои».
Взглянув на телефонный аппарат, попросил
— Обрыв, — буркнул связист и побежал по линии, но вскоре вернулся: провод перебило как раз над ущельем. Спуститься в ущелье здесь невозможно, надо обходить, а это займет минут сорок.
— Двадцать! — строго взглянул лейтенант. — Бегом!
— Связи нет и возможно долго не будет. Ваше решение? — сказал генерал.
— Исправить связь. А не удастся — выкатить орудия на прямую наводку.
На склоне горы опять заработал немецкий пулемет.
— Правильно. Но это можно было сделать раньше. Действуйте.
…Зацепив орудия веревками, первый расчет потянул его вперед на возвышенность.
— Левее! — вскричал Сахнин. — Не видите, камень! — Расчет потянул влево, но орудие угодило колесом в воронку. Солдаты дергали за веревки, хватались за колеса — орудие не двигалось. А лейтенант командовал:
— Взяли!.. Еще раз!..
Поднатужились и вырвали колесо из проклятой воронки.
Вернулся связист: обрыв линии ликвидирован. Генерал взял трубку и потребовал доложить, какие цели поражены, каков расход боеприпасов. Услышав, кто находится на проводе, командир батареи опешил: нечем было ему похвалиться; снарядов израсходовали много, а какой урон нанесли врагу, установить наблюдением не удалось: то туман, то дождь.
— Почему медлили с выводом батареи на стрельбу прямой наводкой? — спросил генерал. И подумал, что придется еще раз устроить неприятность командующему артиллерией: плохо учит подчиненных маневренности, более эффективному использованию орудий.
…Ночью у генерала ныли ноги, он ворочался на жесткой постели, не мог уснуть. Достав из кармана газету и прибавив огня в коптилке, начал читать. Но разыгравшаяся болезнь не унималась.
Адъютант, казалось, спал, но стоило пошуршать газетой, как вскочил на ноги, начал рыться в сумке, искать таблетки, которые всегда возил для генерала по рекомендации врача.
— В горах слякоть, беречься надо, а вы…
— Что же, по-твоему, погоды выжидать?
— Нам бы сразу в землянку комбата… там и печка, и одеяло нашлось бы… Колнобокий мужик запасливый… А по правде сказать, на батарею и заезжать не надо бы…
— Ты меня с кем-то путаешь, — приподнялся генерал. — Я командую войсками и обязан знать, что делается на переднем крае. Вспомни старую пословицу: где солдат, там и генерал. Только за такими генералами идут солдаты.
— Константин Николаевич, но у вас ноги…
— А что, ноги? Поболят да и перестанут.
— Вы же сами говорили — надо беречься. Начнется обострение и тогда…
— Э-э, дорогой! Если думать только о себе, то зачем вообще жить на свете?
Адъютант не унимался: кто же, как не он, позаботится о командующем. Не стесняясь, советовал то одно, то другое. Генерал хмурился, наконец сердито сказал: