Эдем
Шрифт:
– Я должен туда добраться, - попросил я, продолжив движение и преодолевая последние метры до высшей точки. Недолго думая, поставил ногу на витой ствол, уцепился за изогнутые ветви и полез наверх. Мне хотелось увидеть как можно больше.
– Невозможно, капитан, - посочувствовал мне Адам. – У вас нет для этого защищающего скафандра и запаса воздуха.
В этот момент я взобрался на вершину дерева и смог в полной мере оценить место, в которое попал. Море, бесконечное, застывшее, волшебное море розовых с белыми вкраплениями цветов, тянущихся к синевато-лиловому небу и белому солнцу. Кажется, с тех пор, как я очнулся, оно не сдвинулось ни на миллиметр. Косые лучи отражались от восковых лепестков, заставляя это великолепие сиять, преломляться и поражать
– Кажется, день тут длиннее, чем на Земле? – обратился я к Адаму, щурясь от солнца, тепло которого не жарило, как на Земле, а приятно согревало.
– Пятьдесят шесть часов – оборот вокруг своей оси, капитан. Зато оборот вокруг солнца намного короче и составляет сто пятьдесят пять земных дней.
Время двигалось здесь в два раза быстрее, получается, что я провалялся без сознания четыре местных месяца.
В низине, как черное металлическое клеймо на сказочном розовом фоне, лежала субмарина, портя прекрасный пейзаж. Я видел ее не очень хорошо с такого расстояния, не мог рассмотреть деталей, но даже отсюда она представляла жалкое зрелище: были заметны рваные огромные раны, нанесенные беспощадными астероидами, отсутствовали все внешние рабочие детали – радары и батареи энергосбережения. Все, что осталось от нашего исследовательского корабля – это кусок помятого железа, походивший на гроб. Оставалось лишь надеяться, что система жизнеобеспечения позволит команде выжить до прибытия спасателей.
Приглядываясь внимательно к нетронутой розовой глади, я заметил неровные вмятины в двух местах, невдалеке от места, на котором я пристроился, и по другую сторону холма почти в самом его низу. Адам подтвердил, что эти бреши проделали части развалившейся капитанской рубки, и я направился туда, чтобы осмотреть место и взять с собой вещи, которые могли бы пригодиться.
Не сразу я смог разобраться, как обнаружить в буйстве растительности первый фрагмент корабля. Сначала понял, что топчусь на мягком пружинящем грунте, затем, руками разбросав в стороны лепестки, понял, что подо мной в переплетении корней спряталась правая сторона рубки вместе с приборной панелью и креслом штурмана.
Понадобилось несколько часов, чтобы добраться до нужного места. Без инструментов руками я разрывал плотные, однако податливые, структурой напоминающие рыхлую от времени резину, корни. Расчистив небольшой вход внутрь, в который едва мог протиснуться, в полутьме я с трудом различил разбитую криокапсулу Леви Рухамы, опутанную корнями настолько плотно, что они пробрались даже внутрь, не оставляя шанса извлечь и перезахоронить тело. Все вокруг было оплетено этими корнями, они буквально поглотили пластик и металл.
Воздух здесь был пропитан чем-то едким и кислым, отчего стало больно дышать, будто я втянул глоток сухого раскаленного песка. Я выбрался наружу, спасая свою жизнь. Делал еще несколько заходов на задержке дыхания, после чего обзавелся острыми обломками пластика, которые сойдут теперь за инструменты, а один, вогнутый, за плошку. Хотя я не видел на планете водоемов, и это вызывало некоторое беспокойство, но у меня возникла идея собирать в эту импровизированную чашу цветочный нектар.
Спускаться ко второму обломку капитанской рубки я поостерегся: Адам предупредил, что воздух там токсичен.
Тело после длительного подъема и нелегкого труда ныло, испытывая усталость, так что я принял решение вернуться и поспать, прежде чем продолжу поиски.
III
Дни тянулись неторопливо и насыщенно. Планета казалась Раем по всем показателям: комфортное тепло, приятная покойная тишина, отсутствие опасностей и обилие пищи. Я наблюдал быструю смену времен года, превращение миллионов цветов в красновато-белые плоды, оказавшиеся на удивление вкусными и питательными. Они содержали и достаточно жидкости, чтобы я не чувствовал ее нехватки. Более того, даже
Осень на планете оказалась не похожа на Земную: теплая и сухая, она заставила плоды съежиться и упасть вниз, где они могли храниться, по всей видимости, бесконечно. Я жил в настоящем Эдемском саду, и иногда ловил себя на мысли, а не на этой ли планете стоит искать истоки человеческой цивилизации.
Радиус местности с подходящим для дыхания воздухом увеличился с пятисот пятидесяти метров до километра и продолжал расти. Я мечтал, что когда-нибудь смогу добраться до основной части субмарины, которая с каждый днем все сильнее зарастала местной флорой. «Ребро Адама» был огромным кораблем, пройдет несколько лет прежде, чем он будет полностью погребен под гигантским лесом, но я надеялся, что спасательная экспедиция все же прибудет раньше, чем это произойдет. Я жаждал увидеть лица людей и продемонстрировать им великолепие местной природы, ее необыкновенной красоты и доброй заботы… Но иногда меня пугала мысль о колонизации этого совершенства. Я, как никто другой, знал, насколько алчными и равнодушными бывают люди, разграбляя ископаемые богатства и не заботясь об окружающей среде. Представлять, как на цветущее плато приземлится космический челнок, выжигая сотни метров прекрасных деревьев, как люди начнут строить дома, вырубая буйную растительность, было неприятно.
Мой импровизированный дом расширился и превратился в комфортабельный жилой отсек; дерево, казалось, знает, что мне необходимо. Выступы, которые я первоначально посчитал удобным использовать как стул и стол, выросли вдвое, и от постоянного использования отполировались до гладкости. Я обнаружил, что строительство из местного материала может стать удивительным искусством: стоило воткнуть сорванную ветку двумя концами в стену, и она врастала, постепенно превращаясь в полку; сплести фигуру, и получался сосуд, шезлонг, веранда, стол… что угодно! Так у меня появилось множество ящиков и ниш, в которых я складывал плоды и хранил сок, хотя это, в сущности, было необязательным: я в любой момент мог протянуть руку и снять фрукт прямо с дерева.
Я приспособился к новому режиму шокирующе легко, вскоре ложился с восходом и спал сорок восемь часов подряд. Моя капсула, оторвавшись от корабля, была повреждена и почти исчерпала свои возможности, так что я не мог погрузиться в криогенный сон. Хотя я и не хотел, слишком велико было желание изучать планету. Металлический каркас и пластиковое нутро капсулы заросли, но корни сохранили мягкую упругость, походя на ортопедический матрас.
Единственное, чего мне катастрофически не хватало, это общения! Если бы я мог спуститься в низину, то обязательно пробудил бы хоть несколько человек, а может и весь экипаж. Наша колония жила бы и процветала, занимаясь исследованиями в ожидании спасательного корабля. Кто-то наверняка захотел бы тут даже остаться. Но «Ребро Адама» по-прежнему оставалось вне досягаемости.
– Неужели нет никакого способа туда подобраться? – грустил я, бродя возле «рубежа» - последнего края моего безопасного мирка, за которым блуждали ядовитые испарения, губительные споры или газ, способные меня уничтожить. Много километров разделяло меня и корабль.
– Какое-то время вы сможете выжить, даже двигаться, - объяснял Адам терпеливо, - потом у вас начнутся галлюцинации. Через четырнадцать минут наступит асфиксия, а через двадцать две минуты смерть.
Двадцати двух минут не хватит, чтобы преодолеть расстояние туда и обратно. И эта безнадежная беспомощность все чаще раздражала, а в конечном итоге начала приводить меня в бешенство.