Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса
Шрифт:
А коварная и злокозненная судьба словно бы наблюдала за этим временным семейным счастьем, готовясь нанести самый неожиданный и подлый удар поэту…
Глава 5
ГОДЫ БЕСПЛОДНЫХ НАДЕЖД
Катастрофа в семье По разразилась в конце января 1842 года. Вечером Вирджиния играла па арфе, чтобы развлечь гостей. Вдруг она закашлялась, и у нее из горла хлынула кровь. Кровотечение было настолько сильным, что несчастная молодая женщина упала в обморок. Эдгар По подхватил жену на руки и отнес в ее комнату. Срочно вызванный врач Джон К. Митчелл диагностировал, что Вирджинию настиг фамильный недуг семьи По — туберкулез, причем уже в очень
Удар для поэта был слишком сильным. В самом прямом смысле — у него едва не случился сердечный приступ. Затем По принялся пить и в пьяном состоянии бесцельно бродить по улицам. Всего лишь одна угроза потери Вирджинии смогла нарушить хрупкое равновесие между отточенным и холодным разумом По и скрытым безумием, угнездившимся в его подсознании. Несколько последующих лет душа поэта будет постоянно колебаться между обманчивой надеждой и беспросветным отчаянием, разрываясь между этими крайними чувствами. Эти ощущения даже вызвали к жизни известнейший рассказ По «Колодец и маятник».
Переживания человека, оказавшегося в лапах инквизиции и с трудом избегающего гибели, сопровождаются в новелле описанием эмоционального перехода от отчаяния к надежде и вновь к отчаянию. А из ее финала видно, что в глубине души По понимал — Вирджиния, скорее всего, обречена, и спасти ее, так же как и героя «Колодца и маятника», сможет только чудо. Ведь своими силами главный персонаж истории сумел лишь оказаться на краю смерти: «Двукратное мое спасенье подстрекнуло инквизиторскую месть, игра в прятки с Костлявой шла к концу. Камера была квадратная. Сейчас я увидел, что два железных угла стали острыми, а два других, следственно, тупыми… Камера тотчас приняла форму ромба… Я упирался, но смыкающиеся стены неодолимо подталкивали меня. И вот уже на твердом полу темницы не осталось ни дюйма для моего обожженного, корчащегося тела. Я не сопротивлялся более, но муки души вылились в громком, долгом, отчаянном крике. Вот я уже закачался на самом краю — я отвел глаза…
И вдруг — нестройный шум голосов! Громкий рев словно множества труб! Гулкий грохот, подобный тысяче громов! Огненные стены отступили! Кто-то схватил меня за руку, когда я, теряя сознанье, уже падал в пропасть. То был генерал Лассаль. Французские войска вступили в Толедо. Инквизиция была во власти своих врагов».
Если состояние заболевшей жены ухудшалось, то Эдгар По не отходил от ее постели, но стоило кризису миновать, как начинался очередной запой. Один из его приятелей, поэт и составитель антологий Руфус Грисвольд, с которым
По познакомился весной 1841 года, позднее так описывал состояние супруга Вирджинии: «Он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то меланхолией, бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился (не за себя, ибо считал или делал вид, что считает душу свою уже проклятой, но во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил); или же, устремив взор в себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи, он бросал вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь дождь и ветер, отчаянно жестикулируя и обращая речи к неведомым духам, каковые только и могли внимать ему в такую пору, явившись на зов из тех чертогов тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он был обречен самой своей природой…»
Сам же По охарактеризовал положение, в котором он очутился в 1846 году, в одном из более поздних своих писем: «Вы спрашиваете, могу ли я „хотя бы намеком дать Вам понять“, в чем состояло „ужасное несчастье“, ставшее причиной тех „странностей в поведении“, о которых я столь глубоко сожалею. Да, я могу Вам ответить, и не только намеком. „Несчастье“ это было самым страшным из тех, что могут постичь человека. Шесть лет назад моя жена, которую я любил так, как не любил ни один смертный, повредила внутренний кровеносный сосуд, когда пела. Состояние ее сочли безнадежным. Уже навеки простившись с нею, я пережил все муки, которые несла мне ее кончина. Однако ей сделалось лучше, и ко мне вернулась надежда. Через год у нее снова лопнул сосуд. Все повторилось для меня сначала. Потом снова, снова, снова и снова — через разные промежутки времени. И всякий раз, когда к ней подступала смерть, меня терзали все те же муки. С каждым новым обострением болезни я любил жену все нежнее и все отчаяннее держался за ее жизнь. Но, будучи от природы человеком чувствительным и необычайно нервным, я временами впадал в безумие, сменявшееся долгими периодами ужасного просветления. В этих состояниях совершенной бессознательности я пил — один Господь знает, сколько и как часто».
Пьянство в конце концов привело Эдгара По к окончательному разрыву с Джорджем Грэхемом. В марте 1842 года поэт жестоко поругался с другим редактором, Чарльзом Петерсеном, заявив, что не в состоянии с ним работать. А затем и вовсе заявил, что уходит из журнала, который назвал полным «жалких рассуждений». В раздражении Грэхем предложил место Эдгара По уже упоминавшемуся Руфусу Грисвольду. Немного подумав, тот согласился. В результате когда пришедший в себя после запоя По явился в редакцию, то с удивлением увидел, что за его столом сидит его хороший знакомец. Поэту все стало ясно, и, взбешенный, он удалился, хлопнув дверью.
Эдгар По вновь остался без постоянной работы, да еще с тяжелобольной супругой на руках. Он тщетно пытался устроиться на службу чиновником в местную таможню, старался заработать на жизнь журналистикой и прозой. Однако доход интеллектуальные труды по-прежнему приносили мизерный, и Марии Клемм все чаще и чаще приходилось продавать вещи из дома, чтобы просто прокормить бедствующую семью. В конец концов им пришлось даже уехать из привычного дома и перебраться в более скромное помещение на Спринг-гарден-стрит.
О тяжести запоев По свидетельствует очередной случай, записанный в воспоминаниях Мэри Деверо. И, при всем скептическом отношении специалистов к этому источнику, в данном случае мемуаристка явно рассказывает о реальном происшествии. В конце июля 1842 года Эдгар По действительно посетил Нью-Йорк, чтобы договориться об издании новой книги рассказов. Однако поэт якобы запил и, будучи в состоянии почти безумия, вспомнил о своей старой подруге Мэри Деверо (теперь уже — миссис Мэри Дженнинг). Грязный и всклокоченный, с огромным трудом он нашел ее дом в Джерси-сити (штат Нью-Джерси). Дальнейшее Мэри Дженнинг описывала так: " Мистер По не застал нас с сестрой дома, и, когда мы вернулись, дверь нам открыл он сам. Мы поняли, что у него запой и что он не был дома уже несколько дней. "Так, значит, вы вышли замуж за этого проклятого!.. — сказал он мне. — Любите ли вы его на самом деле? По любви ли вы за него вышли?" Я ответила: "До этого никому нет дела, это касается только моего мужа и меня". — "Вы его не любите, — сказал он тогда. — Ведь вы любите меня! Вы же знаете сами"".
Герви Аллен дополняет этот эпизод следующими подробностями: "Далее нам сообщают, что По остался к чаю, выпив, правда, только одну чашку. Но и она, кажется, произвела поразительное действие, ибо во время разговора за столом он сильно разволновался и, схватив стоявшее перед ним блюдо с редисом, принялся с такой яростью кромсать овощи столовым ножом, "что кусочки так и полетели во все стороны, и это всех очень позабавило". После "чая" По потребовал музыки, настаивая, чтобы Мэри исполнила его любимую песню, которую пела ему еще в Балтиморе, — "Приди на грудь ко мне, и улетят тревоги".