Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной
Шрифт:
Поэзия – какая прекрасная идея! Погрузиться в мир, такой же яркий и реальный, как этот, найти образы и звуки, чтобы привести других в совершенное, интимное пространство и вернуть обратно преображенными. Во время прогулок по сельской местности Ричмонда По нашел уединенное место, «прекрасное своим одиночеством»: «дикое озеро с черными скалами». Оно внушало ему особенный по своей природе ужас:
Я часто на рассвете днейЛюбил, скрываясь от людей,В глухой забраться уголок,Где был блаженно одинокУ озера, средь черных скал,Где9
Перевод Г. Бена
Он представлял водоем как «могилу» – для себя или для любого существа, достаточно странного, чтобы чувствовать успокоение при виде жуткого пейзажа. В невозделанном лесу за фасадами Ричмонда и в эмпатическом сне поэзии он обнаружил смесь удовольствия и ужаса, где смерть обещала утешение и надежду.
Хотя По следовал примеру Байрона, изображая изможденного миром изгнанника, его уныние имело реальные причины. Позже он написал сонет «К Елене» в память о Джейн Стит Стэнард, матери друга, которую он навещал, когда «был несчастлив дома (что случалось часто)». Она сошла с ума и умерла в 1824 году, присоединившись к растущей череде прекрасных покойных женщин в жизни По. Его любовь переключилась на Сару Эльмиру Ройстер, пятнадцатилетнюю девушку с темными кудрями, которая жила через дорогу от Алланов. Летом 1825 года они тайно обручились.
Смерть Галта, дяди Аллана, в начале того же года еще больше омрачила положение Эдгара. Болезненная Фрэнсис мало что могла сделать для защиты Эдгара от гневных вспышек Аллана, усиливавшихся после приступов пьянства. Как позже писала Сара Эльмира Ройстер, По «был приятным, но довольно печальным молодым человеком… Он был предан первой миссис Аллан, а она – ему».
По возлагал свои надежды на грядущие перемены. В начале 1826 года он собирался начать учебу в Шарлотсвилле, где только что открылся новый университет Томаса Джефферсона. Если Аллан признает его сыном, он сможет продолжить эрудированную жизнь, а если нет, тогда он последует за братом в море и погрузится в жизнь, полную приключений.
Лафайет, Гумбольдт и небесные маяки
В 1824 году в Соединенные Штаты вернулся маркиз де Лафайет, француз, сражавшийся во время Американской революции. Теперь он совершал турне по стране. Старого солдата и государственного деятеля приветствовали в столице Вирджинии юные стрелки Ричмонда во главе с лейтенантом Эдгаром Алланом По, который представил войска и обменялся словами о своем деде, старом квартирмейстере Лафайета в Балтиморе, могилу которого, как выяснилось, генерал только что посетил.
Поездка Лафайета по Соединенным Штатам почти через полвека после 1776 года ознаменовала момент национального оптимизма. В десятилетие после войны 1812 года вражда между демократическо-республиканской партией Джефферсона и городской, централизаторской федералистской партией, которую первоначально возглавлял Александр Гамильтон, ослабла. Война убедила президента Мэдисона, союзника Джефферсона, в необходимости более сильной национальной координации в области финансов и производства: после заключения мира он утвердил спонсируемый федералистами Второй национальный банк и защитный тариф. Джеймс Монро (президент с 1817 по 1825 год) не имел соперника на выборах 1820 года. Политический антагонизм возродился в ходе напряженных выборов 1824 года, на которых Джон Куинси Адамс с большим трудом обошел Эндрю Джексона, выиграв Коллегию выборщиков, но проиграв народное голосование.
Лафайета потрясли «огромные улучшения, восхитительные коммуникации и невероятные творения» новой республики. Во время инаугурации Джон Куинси Адамс объявил о планах по дальнейшему совершенствованию страны. Он обещал огромные инвестиции в коммуникации – дороги, каналы, железные дороги и научные ресурсы, основанные на «Американской системе» Генри Клея о внутренних улучшениях. Адамс предложил создать сеть астрономических обсерваторий, чтобы следить за «небесными явлениями». Европа обладала «ста тридцатью небесными маяками», в то время как американцы узнавали о «новом астрономическом открытии лишь из вторых рук». Адамс, бывший профессор риторики, сокрушался по поводу того, что американцы лишены маяков (обсерваторий и наблюдателей), хотя «Земля вращается в вечной темноте для наших непросвещенных глаз».
Противники Адамса высмеяли фразу о «небесные маяках». Джексон победил на всенародном голосовании, но проиграл выборщикам, и его последователи изводили Адамса, препятствуя его планам по улучшению страны. В частности, джексонианцы отвергали научные учреждения как аристократическую роскошь. Однако планы Адамса по организации национальной науки направили в нужное русло широко распространенную жажду знаний.
После 1812 года публичные лекции и экспериментальные постановки оказались на подъеме. Лекторы ездили из города в город, рассказывая о том, как интересно собирать и классифицировать растения, камни и окаменелости, наблюдать за птицами и другими животными, обитающими в Америке, изучать процессы образования почв. Некоторые привозили машины с грузами на шкивах для демонстрации законов Ньютона. Другие приносили стеклянные диски для создания статического электричества, чтобы шокировать аудиторию. Третьи проводили химические эксперименты, производящие дурные и ароматные запахи, искры и взрывы. Кто-то использовал оптические приборы, например, цветные слайды, проецируемые свечой или масляной лампой. Некоторые демонстрировали изобретения, включая автоматы, сложные музыкальные шкатулки и калейдоскоп, изобретенный в 1816 году эдинбургским оптиком Дэвидом Брюстером, который представлял взору фантастическую, симметричную игру цветных огоньков.
По всей стране появлялись лектории, предназначенные для информирования и поднятия настроения местных жителей. Бостон и другие города Новой Англии проявили особую активность в лицейском движении. Одним из первых стал нью-йоркский Лицей естественной истории, открытый в 1819 году. Женщины играли важную роль – как слушатели, организаторы и ораторы. Лицейское движение показало, что «интеллектуальные, моральные и социальные способности не ограничиваются лишь избранными представителями нашей расы, что наука не сосредоточена в каком-то благоприятном месте под небесами, что интеллект и привязанности присущи всему человеческому роду, и что наука безгранична, как земля и небеса». Непосредственный опыт науки – через образцы, приборы, свет и звуки – позволил мужчинам и женщинам, не имеющим достаточного образования, выйти на сцену знаний. Один теолог увидел, что «страна нашего рождения и наших связей так же быстро поднимается в научной славе, как в богатстве и политической власти».
В 1803 году научные проекты Америки получили мощный импульс благодаря визиту еще одного представителя европейского Просвещения – эпатажного прусского эрудита Александра фон Гумбольдта. В качестве последней остановки после своей многолетней экспедиции по испанской части Америки Гумбольдт причалил в Филадельфии и продолжил путь в Вашингтон для встречи с Джефферсоном. Исследовав реку Ориноко дальше, чем любой европейский предшественник, поднявшись на головокружительную вершину горы Чимборасо (вернее, почти), преодолев бури, болезни, враждебность испанских чиновников и настороженность коренных американцев, теперь он отдавал дань уважения «стране будущего».
Пользуясь ошеломляющим арсеналом точных приборов, некоторые из которых потерялись в море, и потрясающей сокровищницей растений, животных, карт и тетрадей для наблюдений, Гумбольдт излагал свои мысли и наблюдения в Американском философском обществе и кабинетах президента. В своих монологах он рассказывал о формировании облаков, разнообразии почв, повадках ящериц, магнитной энергии Земли, об унизительном обращении испанцев с коренными жителями и африканскими рабами, а также о своих надеждах на революцию в Европе. Гумбольдт выступал против рабства, и, будучи ярым республиканцем, он позже станет призывать Симона Боливара возглавить революцию в Новой Испании.