Эдгар По
Шрифт:
К 1848 году призраки прочно обосновались в Америке — главным образом, в ее северо-восточной части. В их неосязаемом присутствии столы начинали отплясывать джигу, занавески таинственно колыхались и трепетали, а дамы впадали в транс, часто переходивший в истерики. Спиритизм и прочая мистика сделались велением моды. Даже среди людей, ей не поддавшихся, было мало таких, на кого все это не производило бы впечатления. Течение это брало начало в самых глубинах скованного предрассудками и ограничениями общественного сознания, в великом духовном томлении, проявления которого ошибочно считали литературной условностью. На самом же деле в период с 1820 по 1860-е годы — насколько написанное тогда поддается правильному пониманию и толкованию — подобные умонастроения владели очень и очень многими — особенно молодыми людьми и женщинами. Избегнуть гнетущей скуки ханжеского семейного
Жившая в Провиденсе (штат Род-Айленд) Хелен Уитмен была душой местного духовидческого братства. В ее руках сходились нити переписки с многочисленными друзьями и единомышленниками, на которых она имела немалое влияние. Прелестная, утонченная, туманно-загадочная и ускользающая, облаченная в покровы из легкого шелка, она являлась, защищаясь веером от чересчур резкого света дня, словно идеальное воплощение духовной женственности, и неслышно, едва касаясь земли изящными туфельками, проплывала мимо — следом, развеваясь, тянулся тонкий, как паутинка, шарф и едва ощутимый запах эфира, которым был пропитан ее платок.
Жизнь, то есть жизнь реальная, казалась нестерпимо яркой этой «Елене из тысячи грез». «Ее уютные комнаты были всегда погружены в мягкий полумрак», а приглушить порою слишком острые переживания ей помогал эфир. Крепким здоровьем она никогда не отличалась. Страдая болезнью сердца, она не раз преждевременно сообщала в печальных и многозначительных прощальных письмах к друзьям о своей близкой и неминуемой кончине.
Время от времени миссис Уитмен публиковала стихи. Увлекшись в конце 1840х годов спиритизмом, тесно сошлась на этой почве с Элизабет Оукс Смит. Вместе они исследовали природу спиритического транса, медиумов и вообще все, что относилось к «экспериментальной» стороне дела. Миссис Смит, хотя и была как будто более сильной личностью, в конце концов всецело подпала под влияние своей подруги. Последние публичные выступления Элизабет Смит, немало сделавшей для эмансипации в Америке, вылились в сплошной поток мистического вздора.
По тоже не миновал грехов оккультизма, однако сумел сохранить здравость мышления. Его увлечение мистическим объясняется причинами чисто литературного свойства. В этой области он черпал материал для своих стихов и рассказов, которые окружали автора неким ореолом загадочности, причастности к тайнам, дающей право насмехаться над непосвященными. Замысел «Эврики», например, подсказал, по всей вероятности, некий Эндрю Дэвис, чьи лекции о месмеризме посещал По. Незадолго до встречи с миссис Уитмен По, как рассказывает Дэвис, побывал у него, очевидно, чтобы посоветоваться о каких-то специальных деталях для рассказа «Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром». Дэвис, который утверждал, что способен «видеть сквозь людей», говорил, будто перед По всегда лежала странная черная тень, а за его головой виднелись какие-то темные холмы — неведомый, печальный и сумрачный ландшафт.
По искал спасения от тягостной обыденности не в спиритическом трансе и не на просторах Дикого Запада, но все дальше углублялся в темные и таинственные лабиринты собственной фантазии. В 1849 году вспыхнула «золотая лихорадка» в Калифорнии. Это было новое Эльдорадо, неодолимо манившее искателей богатств и приключений. По откликнулся такими строками:
Средь гор и долинСпешил паладин,Ни солнце, ни тень не преграда.И юн, и удал,Он с песней искалТаинственный край Эльдорадо.Но тенью леглаНа складки челаНемых расстояний преграда.Он в дальних краяхОслаб и одрях,Покуда искал Эльдорадо.У сумрачных скалОн тень повстречал:«О тень, всем надеждам преграда,Поведай ты мне,В какой сторонеСмогу я найти Эльдорадо?»«Ищи за несметнымсонмом планет,Ни в чем я тебе не преграда.Спускайся скорейВПо не забыл своей единственной встречи с миссис Уитмен, и воспоминания нахлынули на него с новой силой, когда в феврале 1848 года он прочел ее стихи, написанные в день св. Валентина и посвященные автору «Ворона». Проникнутые искренним чувством строки всколыхнули все его существо. Обращенные к нему, слова эти были произнесены женщиной, которая носила имя Елена, исполненное для По магического очарования. Таинственный круг замкнулся. Мысли о Хелен Уитмен стали преследовать его, как наваждение. Он был влюблен и с нетерпением ждал того момента, когда сможет вновь увидеть «Елену». Однако на пути к ней его ждала еще одна волнующая встреча.
В июле 1848 года По отправился с лекцией «Поэтический принцип» в Лоуэлл, небольшой городок в штате Массачусетс. Именно там он познакомился с миссис Энни Ричмонд. Первую встречу с ней он описал в рассказе «Домик Лэндоры»:
«Не обнаружив ничего похожего на звонок, я легонько постучал в полуоткрытую дверь тростью. И тотчас же на пороге появилась фигура — молодая женщина лет двадцати восьми — стройная или скорее даже хрупкая, немного выше среднего роста. Видя, как она приближается с какой-то не поддающейся описанию сдержанной решимостью, я сказал себе: „Вот поистине грация, чуждая всякого искусства, — напротив, совершенная самой своей естественностью“. Второе впечатление, произведенное ею на меня, но гораздо более глубокое, нежели первое, было впечатление одухотворенности. Столь ярко выраженная, я бы сказал, возвышенность чувств или неземная отрешенность, как та, что светилась в ее глубоких глазах, никогда еще не проникала в самые сокровенные уголки моей души. Не знаю почему, но это особенное выражение глаз, а порою и губ таит в себе самое сильное, если не единственное очарование, способное привлечь меня к женщине».
Если изображенная в рассказе женщина не кто иная, как Энни Ричмонд, то в описании домика, где она живет, нетрудно узнать «хижину» По в Фордхеме, ибо он часто мечтал, что Энни когда-нибудь сделается хозяйкой его дома, и такой рисовал ее в воображении. Именно она вдруг сделалась для него самым желанным существом на свете. К ней он испытывал в тот момент самое глубокое чувство, на какое был способен, и часы, проведенные в семье миссис Ричмонд, казались ему сладостным блаженством.
Унося с собой воспоминания об Энни, с которой он вскоре начал переписываться, По 13 июля возвратился в Нью-Йорк. Сбор от лекции, прочитанной в Лоуэлле, и два аванса, выплаченные ему Патнэмом в счет гонорара за «Эврику», составили сумму, достаточную для поездки на юг, где По рассчитывал найти подписчиков для «Стайлуса». 16 июля, оставив миссис Клемм в Фордхеме, По отправился в путь и спустя три дня прибыл в Ричмонд. Вновь оказавшись в знакомых с детства местах, среди старых друзей, он, не устояв перед многочисленными искушениями, запил и целых две недели пропадал в самых темных городских притонах. Затем По, помятый и обносившийся, сам явился с визитом к редактору «Сазери литерери мессенджер» Томпсону в сопровождении Джека Макензи.
Примерно в это же время его видел в городе некий Чарльз Уоллис, местный историк, который отмечает, что По, несмотря на пристрастие к спиртному, никогда не доходил до такого состояния, чтобы быть не в силах о себе позаботиться. Однажды Уоллиса подняли с постели, чтобы познакомить с По, который в тот момент весело проводил время в шумной, но весьма приличной компании в какой-то таверне. По читал друзьям «Ворона» и отрывки из «Эврики».
Придя туда, Уоллис застал своего прославленного земляка обсуждающим последние новости с собравшимся вокруг обществом. Представленный Уоллису, По учтиво и с достоинством поклонился; лицо его пылало от возбуждения, но пьян он не был. В ответ на просьбы присутствующих По продолжил свои рассуждения, и хотя мысли об атомарном строении вселенной он излагал никак не меньше часа, рассказ его был красноречив и увлекателен.
Самые подробные воспоминания об этом визите По в Ричмонд оставили Макензи — с ними он по-прежнему был очень дружен и часто встречался. В Ричмонде По был у себя дома. Лишь здесь он не чувствовал себя всем чужим и одиноким изгоем. Его окружали друзья детства, с которыми он мог быть самим собой, и славу свою он ощущал сейчас как благо, а не как досадное бремя. Впервые после смерти Вирджинии, стряхнув печаль и уныние, он отчасти обрел вновь душевное равновесие и способность радоваться, свойственные ему в ранней юности. Двухмесячное пребывание в Ричмонде, наверное, продлило его жизнь на целый год.