Единая параллель
Шрифт:
А вдруг просто случайная ниточка, за которую захотелось потянуть Хельмуту Бергеру? Из чисто дружеского любопытства, учитывая их давнее знакомство…
Крюгель обеспокоенно завозился в кресле, рука сама безотчетно потянулась к сифону, стоявшему на столе. Впрочем, он вовремя отдернул руку: в отсутствие хозяина это было бы, по меньшей мере, неэтично.
— Рад видеть тебя, старина Ганс! — Из-за стеллажа неожиданно и неслышно появился штандартенфюрер Бергер, рослый, подтянутый и элегантный. — Я вижу, тебя мучает жажда?
— Жара… — поднимаясь навстречу, посетовал
Штандартенфюрер левой рукой нажал на спуск сифона, наполняя подставленный Крюгелем стакан, а правой осторожно положил на стол бумагу, которую принес— предусмотрительно текстом вниз. Крюгель успел лишь заметить косую красную полосу через весь лист: «Совершенно секретно».
— Любопытствуешь? — дружески усмехнулся Бергер. — Могу сказать, что этот документ касается тебя лично. Ну-ну, не волнуйся — это сюрприз из приятных. Уверяю тебя. Но об этом потом, в конце разговора.
Наблюдая за тем, как торопливо, переживая явную сумятицу, Крюгель утирает лысину платком, штандартенфюрер понимающе вздохнул:
— Издергала нас эта долгая война… Приходится признавать: нервы сдают. Даже у меня. А ведь я, ты знаешь, много лет занимаюсь гимнастикой индусов. Каждый вечер на сон делаю подреберный массаж сердца, селезенки, массирую через живот позвоночник. Но все равно сдаю. Не выдерживаю среди этих болванов, наших солдат. Представляешь, час назад я застрелил унтершарфюрера из следственного отдела, в общем неплохого немца.
— Дезертир? — поинтересовался Крюгель.
— Нет, совершенно не то! — раздраженно махнул Бергер. — Он пытался обмануть меня. Понимаешь, доложил, что пленный русский разведчик умер, а сам просто забил его до полусмерти. И при этом не получил от него ни слова. Между тем этот русский, заброшенный на самолете…
Штандартенфюрер вдруг остановился и, замерев, не мигая, стал смотреть на противоположную стену. Крюгель вспомнил этот давний прием молодого еще Хельмута Бергера — «стрессовый тормоз» (он применял его в минуты крайнего возбуждения).
— К черту всякие разговоры о деле! — уже с легкой веселостью через минуту сказал Бергер. — Да и какой тебе интерес слушать басни про русского разведчика?
— Вот именно, — согласился Крюгель, впрочем, подумав, что история русского разведчика наверняка не лишена интереса, как и таинственная секретная бумага, лежащая на середине стола.
Бергер достал из шкафа бутылку изысканного «камю», наполнил хрустальные рюмки.
— В такую жару коньяк не очень идет, но… Ради нашей встречи надо, пожалуй, выпить. Сколько мы не виделись, два года? Ну да, после Умани. Что ж, за нашу встречу, дружище Ганс! Прозит!
— Прозит!
Это хлесткое, как выстрел, слово, напомнило Крюгелю родной Магдебург двадцатых годов, воинственные факельные шествия штурмовиков по ночным улицам. Они поли «Призыв раздался, подобный грому», заканчивая бурными пирушками в пивных, где под стук глиняных кружек дружно и хрипло кричали «прозит!». Светловолосый, атлетически сложенный Хельмут шел обычно впереди марширующей колонны.
Еще раньше они некоторое время учились в одной школе, состояли в католическом союзе молодежи. Но ничего общего между ними не было. Разве только то, что оба были «ровесниками века» — родились в одном и том же 1900 году…
Держа на весу недопитую рюмку, Бергер покачивался на стуле, задумчиво разглядывая скелет.
— Ты знаешь, Ганс, чей это скелет? Одного очень крупного русского ученого, он разрешил после смерти анатомировать и препарировать себя. Так сказать, отдал свой труп в жертву науке Смелый шаг, должен я сказать! Но старик не прогадал. Видел бы ты, в какой трепет приводит этот скелет моих посетителей и допрашиваемых. Вот что значит реалия смерти! Нет, я определенно заберу его с собой. В конце концов, я имею право на сувенир, как хозяин этого города. Пусть хотя бы и временный.
— Временный хозяин? — деланно удивился Крюгель.
— Да, мой друг! Именно временный, — тоже с поддельной грустью вздохнул штандартенфюрер. — Теперь это совершенно ясно. Как ясно и то, что мы проиграли войну. Да, да, ты не ослышался! Я сказал: мы уже проиграли войну.
Крюгель смущенно промолчал: не хватало еще поддакивать матерому эсэсовцу в таком скользком, явно провокационном утверждении. Его давно уже, с самого начала разговора, почему-то интересовала одна броская деталь в облике Хельмута Бергера, которую он определенно не знал или не замечал раньше: стоячий, странно-неподвижный взгляд. Бергер словно бы переносил его бережно с предмета на предмет, медленно поворачивая голову. Может, у него случилось что-нибудь с глазами, например на почве контузии?
Вряд ли. Скорее это приобретенная тренировкой привычка, соответствующая незыблемой осанке полковника-эсэсовца. Да, но где раньше видел Крюгель этот пустой, стеклянно-отсутствующий взгляд?
— Я читал статью доктора Геббельса «Сумерки войны», — осторожно сказал Крюгель. — Там есть довольно трезвые положения…
— Да, но слишком запоздалые! Мы предупреждали еще до войны: обратите внимание на русский тыл, там растут новые промышленные бастионы. Впрочем, ты сам это знаешь лучше других. Кстати, тот пресловутый Алтайский регион, который ты помогал строить, дает, по официальным данным, две трети военного свинца. Почти каждая пуля, выпущенная русскими, налита этим алтайским свинцом. Интересно знать, как ты чувствуешь себя под русскими пулями? Тебя не мучают угрызения совести?
— Насчет совести у меня все в порядке, — сказал слегка задетый Крюгель. — Я писал обо всем этом в своем докладе в генеральный штаб, приводил таблицы и предупреждал. Это еще в тридцать седьмом году.
— Ну да, конечно. — Штандартенфюрер глотнул коньяка, посмаковал на языке. — Все мы писали, все предупреждали — теперь об этом так модно говорить! А если честно, тот объект мы проморгали. Нет, ты лично был не виноват и правильно сделал, что вовремя уехал. Наш агент там — начальник строительства, к сожалению, был троцкистом и на этом погорел — его разоблачили. И ты умно поступил, не пойдя с ним на деловой контакт. Впрочем, все это уже стало очень далекой историей. Поучительной историей…