Эдинбургская темница
Шрифт:
Однако этот второй случайный выпад Джини загладил дурное впечатление от первого, ибо чувства ее величества не настолько еще подавили в королеве чувства жены, чтобы она не испытывала удовольствия от насмешек по адресу «ее милой Сэффолк». С улыбкой, свидетельствовавшей о ее триумфе, она обратилась у герцогу Аргайлу:
– Эти шотландцы – религиозный и доброжелательный народ. – Повернувшись снова к Джини, она спросила, каким путем та добралась из Шотландии в Англию.
– Главным образом пешком, мадам, – последовал ответ.
– Что? Все это огромное расстояние – пешком? Сколько же ты можешь пройти за день?
– Двадцать пять миль с придачей.
– С чем? – спросила королева, глядя на герцога Аргайла.
– И еще около пяти миль, – ответил герцог.
– Я
– Дай-то вам Бог, ваша светлость, никогда не иметь такого горя на сердце, что и думать забудешь про усталые ноги.
«Вот это уже лучше, – подумал герцог, – наконец-то она сказала что-то по существу».
– Нельзя сказать, чтобы я все время шла пешком. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом – словом, всяко бывало, – сказала Джини, прерывая свой рассказ, так как заметила, что герцог прибег к условленному сигналу.
– Невзирая на эти временные удобства, – заметила королева, – ты, наверно, проделала очень утомительное путешествие, и боюсь, что совершенно напрасно; ведь если даже король и помилует твою сестру, то это ей, по всей вероятности, не поможет, ибо твои сограждане из Эдинбурга все равно повесят ее назло правительству.
«Теперь она окончательно утонет», – подумал герцог.
Но он ошибся.
Те мели, на которые Джини раньше натолкнулась в этом щекотливом разговоре, находились под водой и были ей неведомы, но эта скала возвышалась над поверхностью, и она избежала ее.
– Я уверена, – сказала Джини, – что в городах и селах все возрадуются, узнав, что его величество сжалился над бедным, потерянным существом.
– Последний случай в Эдинбурге убедил его величество как раз в обратном, – ответила королева. – Не посоветует ли нам милорд герцог руководствоваться голосованием самой черни в вопросе о том, кого следует повесить, а кого – помиловать?
– Нет, мадам, – сказал герцог, – но я посоветую его величеству руководствоваться своими собственными чувствами и чувствами его королевы. Я не сомневаюсь, что тогда наказание падет только на виновного, но и то лишь как мера вынужденной предосторожности.
– Все эти красивые речи, милорд, не убедили меня в уместности столь скорого проявления благосклонности к вашей – очевидно, вы бы не хотели, чтобы я сказала – мятежной, но по крайней мере недовольной и непокорной столице. Подумать только! Весь народ в целом укрывает беспощадных, отвратительных убийц этого несчастного; иначе чем можно объяснить, что из стольких участников этого дела, действовавших у всех на глазах, в течение столь долгого времени нельзя опознать хотя бы одного? Даже вот эта девушка, возможно, знает кое-кого из мятежников и укрывает их. Послушай-ка, женщина, не был кто-либо из твоих друзей заодно с бунтовщиками?
– Нет, мадам, – ответила Джини, довольная тем, что формулировка вопроса давала ей право на чистосердечный отрицательный ответ.
– Но, наверно, – продолжала королева, – если бы ты и владела этим секретом, то сочла бы долгом совести умолчать о нем.
– Я молилась бы о том, чтобы мне был указан тот путь, идти по которому меня обязывает долг.
– А сама выбрала бы тот, который отвечал бы твоему желанию.
– Если вам угодно, мадам, то я согласилась бы пойти на край земли, чтобы спасти жизнь Джока Портеуса или любого другого такого несчастного, как он. Но я имею право сомневаться, должна ли я быть орудием отмщения за содеянное ему зло: это ведь скорее долг судебных властей, а не мой. Он умер и сейчас там, где ему положено быть, а те, кто убил его, должны ответить за свой поступок. Но моя сестра, моя бедняжка Эффи все еще жива, хоть ее дни и часы сочтены. Она все еще жива, а ведь одно только слово короля могло бы вернуть ее старому отцу, чье сердце разбито и кто никогда, ни днем, ни ночью, не забывал молить Бога о даровании его величеству долгого и славного царствования и о справедливом упрочении трона для него и для всех его потомков. О мадам, если бы вы только знали, какое это страдание –
Слезы струились по лицу Джини, дрожащему и пылающему, когда с такой простотой и в то же время торжественностью она молила за свою сестру.
– Вот это красноречие, – сказала ее величество герцогу Аргайлу. – Моя милая, – продолжала она, обращаясь к Джини, – я не обладаю правом пожаловать твоей сестре помилование. Но я обещаю ходатайствовать за нее перед королем. Возьми эту сумочку, – она протянула Джини небольшой вышитый мешочек для рукодельных принадлежностей, – не открывай ее сейчас, но когда-нибудь после, на досуге, ты найдешь там доказательство того, что имела беседу с королевой Каролиной.
Джини, услышав, что ее предположения подтвердились, упала на колени, и с уст ее были готовы сорваться слова восторженной благодарности, но герцог, который был как на иголках, боясь, что она скажет больше или меньше того, что следует, дотронулся до подбородка.
– Дело наше, милорд, можно считать на этом законченным, – сказала королева. – Полагаю, вы не разочарованы. Отныне надеюсь видеть вашу светлость чаще как в Ричмонде, так и в Сент-Джеймсе. Пойдемте, леди Саффолк! Всего хорошего, ваша светлость.
Они обменялись прощальными приветствиями, и как только обе дамы повернулись, герцог помог Джини встать и повел ее по аллее; она шла с таким чувством, словно все, что сейчас произошло, случилось не наяву, а во сне.
ГЛАВА XXXVIII
В молчании герцог дошел до двери, через которую они прошли в Ричмонд-парк, издавна являющийся любимой резиденцией королевы Каролины. Она была открыта тем же почти невидимым служителем, и герцог с Джини вышли за пределы королевских владений. Оба продолжали хранить молчание: герцог, очевидно, полагал, что его провинциальной протеже нужно привести в порядок свои чувства, ослепленные блеском ее успешного ораторского выступления, а Джини после всего, что она видела, слышала и предполагала, была слишком взволнована, чтобы задавать вопросы.
Note91
Перевод А.Курошевой.
Они нашли экипаж в том месте, где оставили его, и, заняв свои места, быстро направились к городу.
– Я думаю, Джини, – сказал герцог, нарушая молчание, – у тебя есть все основания поздравить себя по поводу исхода твоей встречи с ее величеством.
– Так эта леди была действительно сама королева? Я было подумала об этом, когда увидела, что ваша честь не надели свою шляпу. И все-таки мне не верится, что это так, хоть она сама об этом сказала.
– Разумеется, это была королева Каролина, – ответил герцог. – И тебя не мучает любопытство посмотреть, что в этом мешочке?