Единственные дни

Бондарчук Наталья Сергеевна

Наступила мучительная пауза.

– Хорошо, я приеду, сейчас приеду.

Чтобы скрыть свое волнение от мамы, я машинально взяла книгу с полки и ушла с ней на кухню. Открыла «Мир приключений» и увидела картинку – легкий парусник приближался к берегу с тропическими деревьями.

И тут я вспомнила рисунки моего отца, легкие парусники, которыми я любовалась перед сном и брала их в свои сновидения. И, как яркая лента, стали один за другим проноситься в моей памяти забытые эпизоды детства. Вот мы бежим с ним по веселой

майской траве, и он позволяет мне скатиться вниз к речке, и вот вода смыкается над моей головой, и сильные руки поднимают меня наверх, к солнцу. Было ли это со мной, с нами, я не знаю, может быть, это была память моих снов об отце…

В дверь позвонили, я встала, услышала голос брата и вышла к нему.

– Алеша, к нам приедет папа, – сообщила ему бабушка.

Посмотрев на мое взъерошенное лицо, Алексей улыбнулся и снова надел плащ.

– Прекрасно, пусть они побудут вдвоем, а потом и я приду.

– Я хочу быть с тобой, Алеша, – протестовала я, – мы должны быть вместе.

– Мы и будем вместе, я скоро приду, – и Алексей ушел.

Я заставила себя не подходить к окну, в котором был виден двор и с минуты на минуту мог появиться отец. Но бабушка, не утерпев, села у окна. Прошло несколько минут, и она оповестила, что подъехала черная машина и из нее вышел отец.

– А в машине кто-то остался, – продолжала передавать нам сообщения бабушка. Но вот раздался звонок в дверь, и мама пошла открывать. Спохватившись, я взглянула на себя в зеркало и очень себе не понравилась. Чтобы хоть как-то украсить свою жалкую физиономию, лихорадочно завязала на голове розовый бант.

Открылась дверь, и большой седой человек обнял меня. Прижавшись к нему, я ощутила родной папин запах – так пахли оставленные им вещи. Он отвел руками мою голову и стал вглядываться в лицо.

– Чем это ты сделала? – спросил он, дотронувшись до моих бровей.

– Ничем, сами так растут.

– Сами… – как эхо повторил отец. – А я тебе карандаши принес, вот… цветные… – он протянул мне коробку.

– Спасибо, папа. – Как странно звучит это слово – «папа».

Нет, я не буду ему говорить, что уже два года пишу масляными красками из его этюдника, оставленного на даче. Что я училась по его работам, копируя каждую картину по несколько раз.

Вошла мама и, глядя на мой розовый бант, улыбнулась.

– Ната, может быть, ты что-нибудь сыграешь? – предложила она.

– Да, что-нибудь, – живо откликнулся отец.

Я послушно пошла к инструменту и стала играть Бетховена «К Элизе». Мне очень не хотелось сидеть к нему спиной. Руки совершенно не слушались и были холодны, как льдинки, и все-таки я играла с удовольствием, с тем редким чувством, когда не существует нот, отдельных звуков, музыкальная тема словно стекает с рук и глубоко трогает чувства.

Отзвучал последний аккорд, и я обернулась к отцу. Рука его спешно отерла влажные глаза.

– Если бы ты была чуть постарше, я мог бы тебя снять в роли пятнадцатилетней Наташи Ростовой. У тебя её глаза, – неожиданно сказал отец, по-доброму заглядывая мне в лицо. – Да, да, я скоро умру, и тогда все простится, и вам всем будет легче… – стал он говорить, глядя в пол…

– Ну что за ерунда, Сергей, – не выдержала мама.

– Ну, не буду, не буду, – как-то совсем слабо сказал отец.

– Наверное, скоро придет Алеша, – предположила я, чтобы переменить тему.

– Да? – удивился отец. – А что, ты с ним видишься? – и от хандры его не осталось заметного следа.

– Ну конечно, он же здесь живет, – сказала мама.

– Вот как. Здесь? Я не знал… – на лице отца появилась жесткая складка у губ. – Испорченный парень, хулиган какой-то, без разрешения включает проигрыватель, кривляется, совершенно невоспитан…

– Не тебе говорить о его воспитании, – заступилась мама.

– Пойдем, – неожиданно схватил меня за руку отец, – пойдем, там меня ждут внизу, там машина, мы поедем ко мне сейчас…

– Но Алеша, он придет, – пыталась я остановить отца.

– Не надо Алешу, пошли, поедем ко мне.

Отец суетливо подбежал к двери, открыл, потом снова схватил меня за руку и потянул за собой. Слезы душили меня, мне было страшно смотреть на изменившееся лицо отца. Увидев мои слезы, мама обняла меня за плечи и закрыла от отца.

– Ну пойдем, пойдем, – и он двинулся ко мне.

– Папа, что же ты со всеми нами делаешь? – внезапно вырвалось у меня. – Ты же не сможешь быть счастлив без нас…

– Пойдем, пойдем, – твердил отец.

– Нет, я не пойду с тобой, – сказала я и ушла из комнаты.

Отец уехал.

«Что, что это было? – проносилось у меня в голове. – Моя встреча с отцом, которую я так ждала. Он говорил, но о чем? О том, что скоро умрет, что мы будем рады, он говорил только о себе, почему же у меня он ничего не спросил?»…

Вошла бабушка и протянула мне куклу в голубом платье:

– Вот это он в прихожей оставил… для тебя, – неуверенно добавила она.

Я взяла куклу, и вдруг глаза ее упали внутрь. Я смотрела на обезображенное кукольное лицо, и мне хотелось кричать от обиды… как кричат маленькие дети.

Неожиданно передо мной появился Алексей.

– Дверь была не заперта, а где отец?

– Он уехал, Алеша, – сказала мама, – он, видимо, очень спешил, – поцеловав меня в лоб, мама оставила нас одних.

Алеша молча рассматривал мое мокрое от слез лицо, стараясь понять, что произошло.

Я посмотрела на брата и увидела в его руках букет незабудок. «Это он отцу принес цветы», – пронеслось у меня в голове. «Плохо воспитан», – вспомнила я слова отца, и слезы хлынули из глаз.

Алексей подошел ко мне и обнял.