Единственные дни
Шрифт:
В роковом для поэта 1836 году Пушкин продолжал работать над историей Петра Первого, которую называл убийственной. Он готовился к поединку.
«Неужели вы думаете, что мне весело стреляться? – говорил он Сологубу. – Да что делать? Я имею несчастье быть человеком публичным, и, знаете, это хуже, чем быть публичной женщиной».
«Жена моя – ангел, никакое подозрение коснуться ее не может», – пытался он защитить честь жены.
«Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и жены его», – свидетельствовал Вяземский.
На этот раз Пушкин решил пойти до конца. Он сделался спокоен, прост
Бьют старинные часы. Отмеряют последние мгновения жизни поэта. Снимаем в кабинете Александра Сергеевича Пушкина на Мойке, 12.
Галина Седова, наш главный консультант, стережет пушкинские раритеты и в то же время все больше и больше доверяет нашей группе.
Сергей Безруков – раненый Пушкин – лежит на пушкинском диване. В этом фильме он один играет Александра Сергеевича. Удивительный, тонкий актер, беспощадный к себе. Он так кричал от боли, что все, кто был на съемках, не могли удержаться от слез. Молодая двадцатилетняя актриса Анна Снаткина покорила всех нас своей готовностью к самым сложным сценам. Она играла Наталью Николаевну Пушкину с полной самоотдачей.
Все мы поздравили Анну, на наших глазах рождалась глубокая драматическая актриса.
Весной мы снимали царские балы, и здесь нас покорил актер Юлиан Макаров в роли Николая I. Фильм снимался уже на кинопленке оператором Марией Соловьевой.
«Моя жизнь – это мои фильмы», – как-то сказал мой отец, Сергей Федорович Бондарчук. И действительно, для меня и моей семьи кинематограф – вторая реальность, и так хочется успеть сказать самое главное, самое сокровенное…
Встреча с юностью
На X Российском кинофестивале «Литература и кино» в Гатчине мне был вручен приз за «уникальную приверженность к темам и образам гениев русской культуры» за фильмы «Одна любовь души моей» – о жизни и творчестве А.С. Пушкина – и «Любовь и правда Федора Тютчева» – о жизни Ф.И. Тютчева. Это было совершенно неожиданно для меня, оба фильма показывались вне конкурса. Но особенно радостно было то, что просмотры, назначенные на 10 часов утра, были при переполненных залах, а после «Тютчева» все зрители встали и аплодировали нашей скромной, практически безбюджетной картине.
Вспомнился день премьеры в Брянске, когда так же, стоя, зрители приветствовали наш фильм на родине великого поэта. Значит, наелись американских триллеров и экшенов, хочется своего, родного.
С особым чувством выехала из Гатчины в Репино. Когда увидела Дом кинематографистов, вспомнилась юность.
Я была здесь в тот момент, когда фильм «Солярис» еще не был выпущен на экран. Андрею Арсеньевичу дали 32 замечания, среди которых были: «Из какой формации улетает Крис Кельвин – капитализма или коммунизма?», «Не нужно, чтобы Хари становилась человеком…» и так далее. Вскоре в Репино на отдых приехал Вадим Иванович Юсов, обожаемый мною человек. Всегда внимательный, с добрым юмором и удивительным взглядом художника на все, что снимал. С ним и сценаристом Володиным коротали время в Репине и читали стихи Пастернака.
Тогда же, начитавшись Джека Лондона, я хотела пойти на Финский залив на лыжах «за белым безмолвием». Мне очень хотелось найти ту точку, когда исчезнут звуки и я встречусь с безмолвием и самой собой.
В один прекрасный день я вышла в путь. Погода была неплохая, только по снегу мела легкая поземка. Я отошла от берега довольно далеко, темные очертания Кронштадта пропали из-за легкой метели. Наконец я остановилась.
Действительно, было слышно только мое собственное сердце и шум в ушах от быстрой ходьбы.
Пустота – безмолвие. Я оглянулась…
А берега не видно ни справа, ни слева… Попыталась найти мои следы от лыж, но поземка стала их заметать. Впереди открытое море. Куда идти? Стало жутко. Но все-таки, собравшись с духом и мыслями, отыскала намёки на свои следы и отправилась назад. Но и этот, почти роковой случай, не отучил меня от романтических приключений, почти всегда с риском для жизни.
Видимо, всем нам хочется «хоть немного постоять на краю».
Вспомнилось и то, что здесь, в Репине, опять же на лыжах, отправилась с подругой на могилу Анны Ахматовой. Увидела большой простой крест, набрала еловых веток и хоть так отметила посещение великой поэтессы. А потом и сама в Репине записала в своей книжке куценькие стишки об этом:
Наша встреча пройдет в тишине,Не нарушив лесного молчанья.Только ветки шумят на сосне,Будто знают о нашем свиданье.Ты, как прежде, глядишь на людейВещей птицей, улыбчивым гением.Воскресила тебя для друзейБлагодарная часть поколения.Все это я вспоминаю, укладываясь спать под шум еловых веток.
Ночью снится сон. Я стою возле ВГИКа, общаюсь с Климом Лаврентьевым и говорю ему:
– Странно, опять во сне видела Андрея Тарковского.
Он отвечает задумчиво:
– Опять Тарковского?..
А в это время над нами что-то заблестело удивительно красивое, похожее на снег, но не снег, а что-то еще более светлое, прозрачное… С этим легким чувством я проснулась и, вспомнив сон, так и гадала, что же я такое увидела…
А в 10 утра я с подругой уже шла по Финскому заливу, опять же на лыжах, рассказывая ей историю о моем «белом безмолвии».
К вечеру я захотела увидеть сосновую рощу, по которой любила ходить в юности. Мы отправились туда с Танюшей Филатовой. Вошла в лес, подняла голову и… увидела то, что показано было мне во сне. Когда ветерок поднимает с сосновых веток легкий снежок, он не сразу падает на землю, а поднимается наверх и парит, подсвеченный солнцем, как мириады светлячков или легкие, прозрачные ледяные пушинки. На фоне темных сосен – сверкающий фейерверк.
Спасибо за встречу с Юностью!
Дорога уходит вдаль
В конце октября позвонила Марина Тарковская, сестра Андрея Арсеньевича. Голос взволнованный, усталый и, как всегда, искренний.
– …Наташа, я, конечно, понимаю, что звоню поздно, но 30 октября открывается музей Андрея в Завражье, там, где он родился. Ехать нужно в автобусе, потом ночевка и… – в голосе были безнадежные нотки.
– Я еду, – сразу успокоила Марину.
– Правда? – голос повеселел. – Выезд 29 октября.