Единственный вдох
Шрифт:
Впереди что-то яркое. Ева пробирается через обросшие ракушками камни и наконец подходит ближе.
Между двумя валунами зажата зеленая пластиковая коробка для рыболовных снастей – открытая. Ева подарила ее Джексону на прошлое Рождество, потому что приманки и грузила уже вываливались из тумбочки. Теперь ящички залило соленой водой, и две ярко-голубые приманки всплыли внутри, будто дохлые рыбины.
Волна со страшным грохотом врезается в скалы. Ледяные брызги хлещут Еве в лицо, и, упав на колени, она цепляется за камни окоченевшими пальцами.
–
Она не в силах встать, не в силах повернуться. Страх придавливает к земле. Лицо обжигает ветром, волосы на затылке намокли. Струйка воды медленно стекает под шарф.
Вдруг кто-то кладет руку ей на плечо.
Полицейский наклоняется к Еве, подхватывает за локоть и помогает подняться.
– Здесь небезопасно, – старается он перекричать ветер.
Ева отдергивает руку.
– Мой муж! Он рыбачил! Прямо на этом месте!
Полицейский смотрит на нее сверху вниз. У него на подбородке темный клочок щетины размером с подушечку пальца, не больше – видимо, пропустил, когда брился. Он говорит с мрачным видом:
– Ладно, ладно. Давайте спустимся на пляж.
Полицейский помогает Еве встать. Они медленно переступают через влажные валуны; у нее при ходьбе дрожат колени, а он то и дело оглядывается назад – не накатывают ли волны.
Уже на пляже он спрашивает:
– Ваш муж рыбачил здесь сегодня утром?
Ева кивает:
– Там, на скалах, его коробка для снастей.
Полицейский пристально смотрит на нее.
– Нам поступил вызов: волной снесло мужчину, ловившего рыбу.
– Это был он? – еле слышно произносит Ева.
– Пока точно не знаем. – Полицейский замолкает. – Да, может быть.
Рот наполняется слюной, Ева резко отворачивается и смотрит на серо-зеленые волны, пытаясь разглядеть среди них Джексона. Нервно сглатывает.
– Давно сообщили?
– Минут двадцать назад. Вон та пара.
Полицейский показывает на средних лет мужчину и женщину, одетых в темно-синие парки; у их ног сидит золотистый ретривер.
– Они видели его?
Полицейский кивает, и Ева нетвердой походкой направляется к супругам.
Пес встречает ее неистовым вилянием хвоста.
– Вы видели моего мужа, он здесь рыбачил!
– Вашего мужа? – переспрашивает женщина, и выражение ее худого лица становится мрачным. – Да, видели. Мне жаль…
– Что случилось?
Женщина нервно теребит шарф.
– Мы проходили мимо, он рыбачил. – Она бросает взгляд на мужа: – Ты еще сказал, что это опасно, когда такие волны, помнишь?
Ее супруг кивает:
– Когда мы пошли обратно, то увидели парня в воде.
– Мы вызвали береговую охрану, – добавляет женщина. – Старались не терять его из виду, пока они не приедут… Не получилось.
«Они, видимо, ошиблись», – думает Ева.
– Что на нем было надето, на том мужчине?
– Что же на нем было? – повторяет женщина. – Вроде что-то темное. И шапочка, – говорит она, касаясь затылка. – Красная шапочка.
Чуть позже приходит мать Евы. Она укутывает дочь в одеяло, прячет ее короткие волосы под шерстяную шапочку и тихо спрашивает:
– Сколько он пробыл в воде? Что говорят в охране?
Спасательная шлюпка будто чертит в море квадраты, с каждым разом все большей площади. Ева наблюдает за схемой поиска, и в какой-то момент лодка становится едва различима: неужели Джексон мог проплыть такое расстояние?
Надо сосредоточиться на чем угодно, кроме ледяной хватки моря, например, на приятном воспоминании о том, как в прошлом месяце Джексон удивил ее, заявившись в больницу к концу вечерней смены Евы с пакетом, в котором лежало ее любимое платье и золотистые туфли на каблуках. «Переоденься, – сказал Джексон, – мы идем на свидание».
Сердце выпрыгивало из груди от волнения; Ева пробралась в раздевалку и сменила свою форму на черное шелковое платье, выбранное Джексоном. Она тронула губы помадой и загладила назад темные волосы; затем вышла и слегка покружилась на месте – остальные акушерки присвистнули и зашептались.
Джексон повел Еву в блюз-бар в северной части Лондона. В зале горели свечи, ритм контрабаса вибрацией отдавал в груди. Ева положила голову Джексону на плечо; пришло расслабление, забирая невзгоды напряженного дня. Они пили непозволительно дорогие коктейли, и Ева танцевала на высоких каблуках; те натирали ноги, но ей было все равно. Джексон умел сделать обычный день прекрасным…
Мысли прерывает громкий гул вертолета береговой охраны. На фоне темнеющих облаков красно-белый корпус выглядит ярко, почти обнадеживающе, и в прибывающей толпе нарастает ожидание.
Полицейский стоит поодаль, потирает друг о друга замерзшие ладони. Время от времени потрескивает рация, и он подносит ее ко рту. Ева глядит в сторону полицейского – может, заметит хоть какой-то намек на то, чего стоит ждать. Почти все молчат, лишь прислушиваются к бурлящим волнам, несущим пену к скалистым горам. Держа ее за руку, мать Евы шепотом повторяет:
– Ну же, Джексон, давай.
Уже почти стемнело. Ева оборачивается на треск: полицейский подносит рацию к губам, что-то говорит и мрачно кивает, глядя в море.
Он подходит к Еве. Только не это!
– Береговая охрана сворачивает поиски.
Ева нервно дергает свой шарф.
– Так нельзя!
– На шлюпке почти кончилось топливо, а для вертолета уже темно. Сожалею.
– Джексон ведь все еще там!
– Решение принято.
– Но ему не пережить ночь.
Полицейский смотрит под ноги.
Мать обнимает Еву за талию, прижимается к дочери, будто пытаясь забрать ее боль.
– Он там, – наконец произносит Ева.
Она вырывается из объятий и нетвердым шагом торопится по пляжу вдаль, туда, где мерцают слабые огни причала. Мать окликает ее, но Ева не оборачивается. Она точно знает, куда идти.