Единый
Шрифт:
— Даже Ива?
— Даже Ива. Для этого нужен интеллект настолько мощный, что он будет способен воссоздать все факторы, что на меня влияют. То есть воссоздать целый мир.
Витька задумался, а я продолжил:
— И Ива отказалась перехватывать надо мной контроль, потому что это неэтично с позиций бинарной морали.
— Зачем перехватывать над тобой контроль? Если снова с катушек съедешь?
— Ага.
— Мда, дела… У меня есть одна идейка на этот счет. Но пока поехали отсюда.
Я молча повиновался.
***
Мы проехали по Посаду между бараков,
У этих ворот раскорячился неуклюжий гибрид зерноуборочного комбайна и экскаватора. Возле него двигалось трое человек.
Я с неудовольствием затормозил: комбайн перегораживал дорогу.
— Сейчас я заставлю их убрать, — бросил я, вылезая из машины.
Витька вышел тоже — наверное, не желал оставлять меня один на один с твердолобыми сиберийцами, пока я не остыл от недавней жестокой экзекуции. А я не остыл. Вина, небольшой стыд, негодование и отголоски злости сплавились в неприятный ком в груди и давили на сердце. Не то чтобы я сильно жалел о том, что прикончил Админа — сволочь он та еще и ничего другого, по сути, не заслуживает, — но потеря контроля на почве идеи-фикс, чтобы непременно заставить Админа признать свою неправоту, вызывала сильнейшее сожаление и неудовольствие на самого себя.
“Ты давно этого хотел, так чего строить из себя невинность? — хихикнул мысленный циничный голос. Когда-то именно этот голос предположил, что баба Марина сама захотела быть изнасилованной Уродами в ночном лесу. — Судов здесь нет, а сила есть. И желание. Так чего сожалеть? Ты совершил праведный суд, и это хорошо”.
Задумавшись обо всех этих делах, я замешкался и не наложил сразу волшбу на троицу у комбайна. Они уставились на нас с Витькой — две женщины и один мужчина.
Одну женщину, точнее, молодую девушку в косынке и рабочей потрепанной одежде, я узнал. Аня Васильева! С ней-то я и беседовал в беседке в день своего глюка в квест-камере. А потом целовался у барака, где жила моя тетя Вера.
При виде меня Аня разинула рот и округлила глаза. А незнакомые мужчина с женщиной уставились почему-то на Витьку.
— А… а… Олесь! — выдохнула Аня.
— Витька?! — хором выкрикнули мужчина и женщина.
Я догадался, кто они — Смольяниновы, родители Витьки. У отца Витьки руки были испачканы в машинном масле. Он рылся в двигателе комбайна. Раньше я ни его, ни витькину мать лично не встречал, только слышал их бесконечную ругань за стенкой в бараке, но не требовалось большого воображения, чтобы узнать в худом высоком и востроносом мужичке витькиного непосредственного предка. Что касается матери, то, если не обращать внимание на обветренную неухоженную кожу, то у нее были весьма правильные черты лица. Такую накрасить как следует, — получится красотка. Недаром на нее Резчиков из Скучного мира клюнул…
Я начал поднимать руку со Знаком Урода, но Витька вдруг остановил меня жестом, не сводя глаз с родителей.
— Ты чего? — спросил я.
— Погоди.
Прозвучало внушительно, будто не пятнадцатилетний паренек говорил, а взрослый многоопытный мужчина, повидавший жизнь и понявший в ней что-то, что еще не дошло до меня.
Тем не менее, я опустил руку, со смешанным чувством неудовольствия и легкого страха глядя на приближающуюся Аню.
— Вернулся? — спросила она чуть ли не с восторгом, останавливаясь напротив.
— Ага. А ты говорила, что в Вечную Сиберию не возвращаются.
Она с улыбкой оглядела меня с головы до ног с той бесцеремонностью, что свойственна деревенским жителям, не отягощенным приличиями — и чрезмерной грамотностью тоже.
— Заматерел Олеська! — хихикнула она. — Ой заматерел. Мужик хищный прям, волчара! Это тебя так Поганое поле изменило? Если да, то не поганое оно вовсе!
— Не поганое, — согласился я. — Много где побывал, много чего повидал. А вы все так и живете — днем работа, вечером “Тишь-да-гладь”?
— А как же иначе-то? Живем помаленьку, не скучаем. Хотя… — Она склонила голову набок. — У тебя жизнь интереснее, поди?
— Намного. Там, — я показал за забор, — много народов и племен обитает. Все разные. И волшба есть, и машины по небу летают.
Аня мигом посерьезнела:
— Так-таки по небу?
— Мне тебе врать незачем.
Между тем рядом разворачивался следующий диалог между двумя поколениями Смольяниновых.
— Ты где пропадал? — вскрикнул отец после длинной, полной осязаемого шока паузы, но не грозно вскрикнул, а так, словно у него разом иссякли все силы.
— Вернулся! — голосила мать, обнимая Витьку, который привычно поджал губы, но не отстранялся, а наоборот, обнимал мать в ответ.
— И назад в Поганое поле намылился! — уличал сына отец. — С нами не повидавшись! Хорош сынок!
— Кстати, да! — опомнилась Аня. — Вы что, опять уезжаете? И почему вас Модераторы не остановили? И что это за красивая машина такая? Эта она по небу летает, что ль?
– “Хорош сынок”? — спокойно, внушительным тоном повторил Витька, мягко освобождаясь от объятий матери. — А вы ли хорошие родители? Вечно ругаетесь, как кошка с собакой, никаких сил с вами жить нет…
Вряд ли Витька отчетливо помнил, каково жить с родителями, которые постоянно ссорятся. Настоящая память возвращалась неохотно, я это знал по себе. Память из Скучного мира поблекла у нас обоих, но накладывалась на истинные воспоминания и здорово все путала. Скорее всего, воспоминания Витьки не отличались яркостью и эмоциональной насыщенностью; он не особо злился на родителей, но и не испытывал к ним особой привязанности.
Смольяниновы растерянно переглянулись, виновато понурились.
— Я в курсе, что вас насильно поженил Администратор, — продолжал Витька тем же внушительным тоном, причем разговаривал не совсем так, как нормальные посадские сиберийцы, — а браки в Вечной Сиберии также вечные. Вы не могли развестись и вынуждены были терпеть друг друга. Вы так и не примирились с вашим положением. Но нормальных людей должен примирить общий ребенок.