Эдит Пиаф: Бог соединяет любящих

Тео не был альфонсом. Хоть многие его таковым считали. Не был и геем, его привлекали женщины. Но любил он одну Эдит. Искренне, беззаветно, несмотря ни на что. Просто любил. И был готов ради нее на все.

Тео был молодой, высокий красавец грек. Эдит была неизлечимо больна и старше на девятнадцать лет. Целых девятнадцать?

Шансов встретиться у этих двоих не было никаких. Тео был далек от богемной среды и через неделю собирался лететь в США на стажировку в салоне Элизабет Арден. Оставалось подписать контракт. Но вмешался тот самый случай, который, как говорят французы, «слепым не бывает». А может, точнее будет сказать, Провидение?

Тео жил с родными в предместье Парижа. В тот январский день 1962 года он засиделся с друзьями в одном из кабачков Сен-Жермена. И собирался уже уходить, но новый приятель Клод Фигюс, который как раз веселил всю компанию, травя анекдоты, его удержал.

– Теофанис, куда ты так рано? Ты же не маленький мальчик, чтобы бояться, что тебя заругают родители! Знаешь, в двадцать шесть лет люди женятся, – свою реплику Клод сопроводил умильной гримасой, чем вызвал приступ всеобщего хохота.

– Я не боюсь, – улыбнулся Тео, ничуть не смутившись. – Но я не на машине, а после полуночи метро можно ждать долго. И тогда я опоздаю на поезд. Мне еще ехать в Ла-Фретт с Сен-Лазара. Не на лавочке же мне ночевать!

– Я за рулем. В Ла-Фретт не повезу, но до Сен-Лазара подкину. Во сколько последний поезд?

– В пять минут второго.

– Прекрасно. Пробок уже нет, доставлю в лучшем виде за десять минут, – Клод взглянул на часы: – Можно спокойно сидеть еще час. Скажи гарсону, пусть тащит напитки.

Остаток вечера пролетел незаметно. А когда все направились к выходу, какой-то посетитель вдруг поставил в музыкальном автомате пластинку Пиаф с «Гимном любви». Почему-то именно эту. Хотя самой популярной песней Эдит уже стала «Я ни о чем не жалею», затмившая все другие.

Тео застыл на пороге. Особым фанатом Пиаф он не был, но эту песню любил и взял с собой пластинку в Алжир, где воевал без малого три года. Знакомая мелодия моментально вернула его в то время, в глазах Тео обозначилась несвойственная им жесткость.

Обстрел по казарме начался неожиданно. Они только-только прибыли в расположение. После ужина им предоставили немного свободного времени, и Тео решил включить патефон. Он доставал диск из конверта, и пластинка нечаянно выскользнула из рук. Тео наклонился за ней и не устоял на ногах от страшного толчка. Крик капрала: «Ложись!» потонул в странном грохоте, непохожим на те, что можно услышать в кино. Земля задрожала. Сверху посыпалась земля и куски штукатурки.

Когда дали команду встать, Тео поднял пластинку. Отряхивая диск, он заметил на этикетке кровь. Кровь была его собственной. К счастью, осколок его едва задел. Он не почувствовал и даже не испугался. Но, объяснил капрал, не наклонись Тео за диском, его бы на этом свете не было.

Сейчас голос Эдит вдруг ворвался в мирок, где обычно играли песенки в стиле «йе-йе». И снова, казалось, звучал, как тогда, сквозь адский гром канонады, перекрывая ее своей мощью. Утверждая торжество любви, перед которой отступает сама смерть.

Только когда песня закончилась, Тео заметил, что Клод яростно трясет его за рукав:

– Эй, дружище, у тебя что, столбняк? Кто-то спешил на вокзал, или мне показалось?

– С этой песней у меня многое связано. Когда воевал в Алжире. Я ей жизнью обязан. Прости, не люблю вспоминать подробности.

– Ты не первый, кто впадает в ступор от ее голоса. Но мы потеряли добрых пять минут, теперь придется гнать. Если что, штраф на твоей совести! Хотя в этот час риск невелик, – заворчал Фигюс, усаживаясь за руль и поворачивая ключ зажигания.

Полицейские им, и правда, не встретились. Сонный Париж был пуст. Но когда они почти добрались до цели, посреди улицы Рима невесть откуда возникла девочка лет пяти. В свете фар Тео увидел пухлые ручки, бледное личико с огромными глазами, смотревшими в самую душу… А их машина неслась на нее!

– Тормози! Ты же ее задавишь… – испуганно выкрикнул Тео и схватил Клода за руку. Тот ударил по тормозам.

– С ума сошел?! Там нет никого! – возмутился Клод, останавливаясь у тротуара. Тео выскочил из машины. Улица была совершенно безлюдной.

– Но я ясно видел девочку на дороге… В летнем черном платьице с короткими рукавами и большим белым бантом в вьющихся волосах.

– Тебе уже говорили, что ты ненормальный? Ребенок один в центре Парижа в это время? Хорошо, других машин нет. А то бы твои «видения» плохо закончились! Садись давай, опаздываем!

На вокзале они оказались в десять минут второго.

– Вот, так я и знал! Вначале тебе охота послушать песню Пиаф, потом что-то мерещится… И что мне теперь с тобой делать? – забрюзжал Клод, барабаня пальцами по передней панели. И не дожидаясь ответа Тео, махнул рукой: – А ладно, будем считать, что это Эдит «виновата» в том, что ты упустил свой поезд. Пусть теперь развлекает! Поехали…

– Куда? – не понял Тео.

– К Пиаф, на бульвар Ланн.

– Ты с ней знаком? – не поверил Тео, решив, что Клод шутит в своей обычной манере.

– А я не рассказывал? Я у нее что-то вроде секретаря. На ее языке это значит: «старший, куда пошлют». Едем!

– Ночь на дворе, неудобно!

– Самое время: днем Эдит спит, – расхохотался Фигюс. – Вся жизнь у нее после концерта и до утра. Первым поездом в Ла-Фретт и поедешь.

– Ты хочешь сказать, Эдит Пиаф будет меня развлекать?! По-моему, ты или спятил или меня разыгрываешь.