Эдуард III
Шрифт:
Поэтому он с пятьюстами рыцарями в полных доспехах и двумя сотнями лучников в звании маршала пошел вслед за королем.
Он разграбил и пожег все на семь льё в округе, пригнав в лагерь Эдуарда III захваченных лошадей и стада великолепных быков; но он не сумел доставить английскому королю несметные богатства, которые награбили, но оставили себе его солдаты.
Каждый вечер Годфруа д'Аркур возвращался туда, где, по его сведениям, располагался на постой Эдуард III, a если он отсутствовал два дня, значит, край оказался богаче и грабить его надо было дольше.
Тем временем король продвигался к Сен-Ло
XVIII
Теперь мы вступили в череду событий и поражений, которые, кажется, должны были обескровить Францию, окончательно отдав ее в рабство Англии.
Но, как мы уже спрашивали в другой книге по поводу непрерывной борьбы этих двух великих держав, что в течение пяти веков вели единоборство: чем объяснить прилив, на протяжении пяти столетий приносящий к нам англичан и неизменно уносящий их обратно на остров? Не тем ли, что в равновесии миров Англия олицетворяет силу, а Франция — мысль? И не тем ли, что это вечное противоборство, эта бесконечная схватка представляет собой не что иное, как борьбу Иакова с ангелом, боровшихся всю ночь — лоб в лоб, бок в бок, колено в колено — до самого рассвета? Трижды оказывался Иаков на земле, но трижды восставал, и, оставшись непобежденным, стал отцом двенадцати колен народа Израильского, что распространился по свету.
В древности по обеим берегам Средиземного моря жили два народа, олицетворяемые двумя городами: они смотрели друг на друга так же, как смотрят друг на друга через пролив Франция и Англия. Этими городами были Рим и Карфаген; в ту эпоху в глазах всего мира они воплощали только две материальные идеи: Карфаген — торговлю, Рим — сельское хозяйство; Карфаген — корабль, Рим — плуг.
После Требии, Канн и Тразименского озера — этих римских Креси, Пуатье и Ватерлоо — Карфаген был уничтожен в битве при Заме, и победоносный плуг сровнял с землей город Дидоны, и соль была брошена в борозды, проложенные плугом, и адские проклятия обрушились бы на голову любого, кто попытался бы вновь отстроить то, что было уничтожено.
Почему же пал Карфаген, а не Рим? Неужели Сципион был более велик, чем Ганнибал? Нет, как и при Ватерлоо, победителя полностью покрыла тень побежденного.
На стороне Рима была мысль, он нес в плодоносном чреве своем слово Христа, то есть мировую цивилизацию. Рим был подобен маяку: он был столь же необходим векам минувшим, сколь необходима Франция векам нынешним.
Вот почему Франция воспряла с полей сражений при Креси, Азенкуре, Пуатье и Ватерлоо.
Вот почему Франция не пошла на дно в Абукире и Трафальгаре. Католическая Франция — это Рим, а протестантская Англия — всего лишь Карфаген. Англия может исчезнуть с поверхности земли, и полмира, над которым она господствует, встретит это рукоплесканиями.
Если же свет, что сверкает в руках Франции — будь то лампа или факел, — померкнет, то весь мир испустит в потемках великий вопль агонии и отчаяния.
Теперь, в ожидании результатов будущего, мы снова вернемся к рассказу о событиях прошлого.
Когда король Франции узнал, как безжалостно англичане грабят и жгут его прекрасный край Нормандию и каким образом Эдуард проник в Котантен, он поклялся, что англичане не вернутся назад, будут разбиты и дорого заплатят за причиненные ему огорчения.
Поэтому он срочно разослал письма всем, кого мог призвать на помощь. Прежде всего он обратился к королю Богемскому (он очень любил его и пользовался взаимностью), к мессиру Карлу Богемскому, его сыну, что уже звался королем германским и прибавил к собственному гербу имперский герб.
Король Франции очень настойчиво просил их присоединиться к нему, чтобы вместе пойти на англичан, опустошавших его страну.
Эти двое пришли и привели собранных ими рыцарей.
Потом на помощь королю Франции подошли граф Сомский, граф Фландрский, граф Гийом Намюрский и мессир Иоанн Геннегауский, на дочери которого женился Людовик Блуаский.
Но пока Филипп рассылал свои послания, а люди, желавшие ему помочь, собирали войска, Эдуард продолжал одерживать победы в Котантене и Нормандии.
Правда, Эдуард продвигался очень медленно, ибо край был столь богат, что король Англии сожалел бы потом, что не все разграбил; продвигаясь не спеша, он захватывал больше добычи.
Изумление и ужас нормандцев было странно видеть, потому что до сего времени они никогда по-настоящему не воевали и не сражались; они не желали защищаться и спасались бегством, оставляя врагу свои битком набитые амбары.
Вследствие этого Сен-Ло, где было восемь или девять тысяч жителей, был захвачен и разграблен.
«Не найдется человека, который мог бы поверить, даже Представить себе то великое количество добра, что взяли тут англичане, — пишет Фруассар, — и великое изобилие сукна, что они нашли в городе».
К несчастью, англичане не знали, кому продать эти сукна, так что все эти богатства были потеряны для одних, не принеся выгоды другим.
Между тем Эдуард подходил к городу Кан, который, в отличие от других, не намерен был сдаваться. Кроме того, что гарнизоном города командовал доблестный и храбрый нормандский рыцарь, по имени мессир Робер де Вариньи, мы напомним, что на защиту Кана король Франции послал графа де Гиня и графа Танкарвильского.
В то время Кан был одним из крупных городов Франции; в нем было без счета лавок и товаров, очень много благородных дам и красивых церквей.
Особенно славился Кан двумя большими монастырями ордена святого Бенедикта — мужским и женским, располагавшимися в разных концах города.
Замок, где стоял гарнизон в три тысячи генуэзцев, был одним из красивейших и мощно укрепленных замков Нормандии.
Наконец, со всех точек зрения город был достоин того, чтобы вызвать вожделение Эдуарда, который ради Кана пренебрег городом Кутанс.
Король Англии разбил лагерь в двух льё от Кана; видя это, коннетабль Франции и другие съехавшиеся в город сеньоры вместе с горожанами — им предварительно раздали оружие — собрались на совет, чтобы обсудить, как они будут выдерживать осаду.
В итоге было решено, что никто не покинет город, что сеньоры и горожане, аристократы и простолюдины будут охранять ворота, мост и реку, служившую городу единственной защитой с одной стороны.
Но горожане с нетерпением рвались в бой; они заявили, что не только не будут ждать врагов, но даже пойдут им навстречу.