Ее маленькая тайна

Полякова Татьяна Викторовна

Я только головой покачала: это кто же здесь урод?

— Не обращайте внимания, — сказала я Климу. — Папа не разрешает мне одной выходить из дома. К Резо я привыкла, но вам, наверное, неприятно, что он пялится в затылок.

— Переживу, — усмехнулся Клим. Разговор начался совсем не так, как я планировала, более того, в другой тональности: ни тебе романтической грусти, ни легкого намека на шизофрению… Намек организовать можно, но все остальное… нет, не то…

— Ничего, если мы немного прогуляемся по аллее? — спросила я.

— Ничего.

Он смотрел

на меня и терялся в догадках, впрочем, уже понял, что дела у меня к нему нет и это скорее всего обыкновенное свидание, если, конечно, можно было назвать обыкновенным то, что Клим в одиннадцать утра таскался по аллее парка под ручку с девицей, за спиной которой с маниакальной настойчивостью следовал охранник.

— Вы не сердитесь, что я позвонила? — спросила я, притормозив. Надо же с чего-то начинать. Потом медленно двинулась дальше, все еще держа Клима под руку.

В целом ситуация его забавляла, и он ничего не имел против того, чтобы немного прогуляться. Резо, конечно, раздражал, но с этим ничего не поделаешь.

— Как вы думаете, он нас слышит? — шепнула я.

— Резо?

— Да.

— Если говорить тихо, нет.

— Тогда давайте говорить тихо.

Необходимо как-то вывести разговор на нужную тему, а из-за этого придурка за спиной и неудачного начала все у меня шло наперекосяк. Я увидела скамью и потянула туда Клима, мой страж устроился на скамье напротив, расстояние приличное, теперь он нас точно не услышит, а по губам, я надеюсь, читать не умеет… точно не умеет.

— Вы, наверное, удивляетесь, почему я вам позвонила? Я бы никогда не решилась, — торопливо добавила я, — просто… — В этом месте я вздохнула и спросила испуганно:

— Вы знаете Сашу Завражного?

— Да, — кивнул Клим, такой поворот в разговоре вызвал в нем легкое недоумение.

— Вы… вы не очень любите друг друга?

— Как кошка с собакой, — хмыкнул Клим.

— Видите ли… — в волнении я начала мять носовой платок (для этой цели извлеченный из сумки). — В нашем доме, я имею в виду дом, где я живу… вы ведь знаете где, так? В нашем доме собираются разные люди… Я никогда не прислушиваюсь к разговорам, но… так получилось. Завражный, по-моему, вас ненавидит, — это я прошептала трагическим шепотом.

«Удивила», — мысленно хмыкнул Клим, но слушал не без интереса.

— И… он говорил ужасные вещи.

Тут в кармане Клима запищал сотовый. Ну что за утро… Мне со злости хотелось пнуть урну, а лучше урну, Клима и Резо сразу.

Клим извлек телефон, поднялся и отошел на пару шагов, а я едва не взвизгнула, поняв, какая удача на меня свалилась. Клим стоял ко мне спиной и рассчитывал, что разговор я не услышу. Вот он заметно дернул плечом, потому что известие получил неприятное. Час назад возле родного подъезда был застрелен его лучший друг, рыболов и повар Вова Федоров. На ногах Олег Николаевич устоял, но ему разом стало не до свиданий. Повернулся, посмотрел вскользь и сказал:

— Извини.

Стало ясно, сейчас он бросится от меня со всех ног, а я еще не успела натравить его на Монаха.

— Вы не поняли, Олег! —

вскакивая и хватая его за руку, вскрикнула я. — Это очень серьезно… Я слышала, как он говорил… Он собирался… Господи… У вас есть друг Владимир, у него прозвище такое смешное (прозвище у покойного в самом деле было смешное)… я забыла… так он сказал: «Начнем с него», с этого Володи то есть. — Я ожидала бездну вопросов и лихорадочно прикидывала, с кем мог вести подобные беседы Монах в нашем доме, а главное, когда, но Клима смерть дружка здорово подкосила, он вроде бы малость отупел и никаких вопросов не задал. — Я все думала об этом разговоре… и сказала Папе, но он меня отругал и не велел выходить, когда в доме гости. А в субботу, когда вы на турбазе приходили к нам, я… я поняла, о ком тогда шла речь, и решила предупредить вас.

Клим кивнул и почти бегом бросился по аллее, а я, опустившись на скамью, плакала, правда, недолго, пока он не скрылся с глаз. Потом вытерла слезы и показала Резо язык.

«Мало романтизма, — вздыхала я всю обратную дорогу. — Идиотский разговор, большой любовью даже не пахнет, и где здесь Ремарк, скажите на милость?»

Немного поскандалив сама с собой, я крепко задумалась и в конце концов смогла удостоиться гениальной идеи. Насчет гениальности я немного преувеличила, зато уж романтизма пруд пруди.

Тут я покосилась на Резо: осуществлять идею, находясь рядом с ним, возможным не представлялось. Придется его на некоторое время чем-нибудь занять.

— У тебя есть родственники? — спросила я.

— Есть, — он вроде бы удивился. — А почему ты спрашиваешь?

«Вот ведь человек: сказал бы „да“ и заткнулся. Ни в жизнь. Ему непременно надо задать свой вопрос».

— А если ты, к примеру, заболеешь, есть кому за тобой ухаживать?

Глаза его полезли на лоб.

— Я никогда не болею, — подумав, заявил он.

— Ну это мы исправим, — утешила я.

Мы вошли в дом.

— Идем ко мне, — кивнула я Резо. В моей комнате он всегда чувствовал себя неловко, поэтому заходил редко, и сейчас торчал у двери и переминался с ноги на ногу, вызывая злость и умиление одновременно. — Достань со шкафа мыльницу, — сказала я. — Она туда попала случайно.

Резо подошел и стал шарить рукой по крышке шкафа.

— Ничего тут нет, — проворчал он недовольно.

— Есть-есть. Ищи.

Он начал шарить двумя руками и смотреть вверх. Воспользовавшись его занятостью, я уронила с приличной высоты ему на ногу принтер. Принтером я не пользовалась, и его было не жалко.

— Извини, — сказала я с ласковой улыбкой. — Мыльницы там действительно нет, я вспомнила. Да и откуда ей там взяться?

Резо извлек свою конечность из-под принтера, поднял его, глядя на меня осуждающе, и, поставив его на место, заявил:

— Ты это нарочно сделала.

— Что? — удивилась я.

— Вот это.

— Да брось ты. На самом деле я очень беспокоюсь за твое здоровье. Как нога? Тебе больно?

— Больно.

— Очень или так себе?

— Ты это сделала нарочно, — убежденно заявил он.