Её маленький секрет от босса

Бузакина Юлия

– Ну и ладно! – Пацан показал нам язык. – Жадины-говядины! Чтоб вам пусто было и шины прокололись!

Чувствуя неловкость за грубость дяди, я полез за бумажником.

– Эй, сюда подойди! Давай свой лимонад, – позвал мальчика.

– Ты поощряешь несанкционированную торговлю! – оскалился дядя Эдик. – Ты понимаешь, что таким образом помогаешь ребенку нарушать закон?

– Дядя, расслабься: в этом городе законы не работают, – протягивая ребенку банкноту, ухмыльнулся я. – К тому же это ребенок. Лимонад не надо, малыш. Выпей его за наше здоровье!

– Ну нет… так

не пойдет. У меня бизнес! – нахмурился малец. – Я вам – товар, а вы мне – деньги.

Дядя фыркнул.

– Такой маленький, а уже соображает!

Я браво подмигнул пацану и забрал у него два стаканчика лимонада.

– Взгляд у него, как у тебя, честное слово! – распыхтелся дядька. – Здесь у всех такой выразительный взгляд?

Я пожал плечами. Впереди маячила встреча с нотариусом матери, и меня это немного нервировало. Уж не знаю, что она хотела мне сообщить в письме, но точно ничего хорошего.

В зеркале заднего вида я поймал стоящего на обочине дороги мальца с термосом и пачкой пластиковых стаканчиков, и губы невольно тронула улыбка.

Что-то в нем такое было, в этом беспризорном ребенке. Может, то, что я успел растерять за годы жизни в Ницце? Дух авантюризма?

Машина тронулась с места, и тут меня затошнило. К горлу подкатился ком, и мне с трудом удалось восстановить равновесие.

«Мне просто показалось», – приободрил себя я. Но жижу из стаканчиков на всякий случай выплеснул в окно.

Нотариус встретил нас в своем кабинете. Нет, в моем родном городишке ничего не менялось десятилетиями. Вот и здесь, в кабинете, мебель осталась из прошлого столетия, да и сам пожилой нотариус выглядел так, будто ему не меньше ста лет.

– Александр Дмитриевич, добро пожаловать! Ох, мы вас заждались! Ваша матушка отдала Богу душу почти год назад, а вы так и не соизволили явиться, чтобы услышать ее последнюю волю, – взглянув на нас с укором, запричитал он.

– Простите, путь из другой страны неблизкий. – Мне совершенно не хотелось оправдываться за свое долгое отсутствие. К тому же меня почему-то снова подташнивало. – Предлагаю закончить все дела поскорее.

– Конечно-конечно… Письмо ваша матушка приказала отдать вам лично в руки. Надеюсь, вы понимаете, отчего я не выслал вам его почтой? На почте оно могло потеряться.

– Естественно, оно бы затерялось! Судя по интерьеру, вы до сих пор используете почтовых голубей?

– Очень смешно, молодой человек! – Нотариус закатил глаза и направился к серванту, который, кажется, использовали еще в восемнадцатом веке.

Дядя Эдуард шумно плюхнулся на старинный диван, поправил лацканы своего пиджака, пригладил благородную седину на висках, а потом манерно фыркнул.

– Очень хочется есть, дорогой племянник. Буду рад, если ты прочтешь письмо как можно скорее.

Я ничего не ответил. Просто устроился рядом с ним, и принялся ждать, когда нотариус вскроет видавший виды сейф.

Меня больше волновала тошнота. Я никак не мог понять, отчего появилось это странное недомогание с персиковым привкусом.

Наконец нотариус открыл старинным ключом не менее старинный сейф и торжественно достал оттуда пыльный конверт.

Письмо,

написанное моей матушкой, было запечатано так, будто там хранился ключ к сундуку с сокровищами.

Только вместо сокровищ, скорее всего, в воображаемом мною сундуке хранились угли. Мать никогда меня не любила. Вряд ли она припасла для меня что-то доброе, даже посмертно.

Я нетерпеливо разорвал все печати и принялся читать. По мере того, как слова, написанные забористым корявым почерком Карины Стенли, складывались в предложения, я медленно бледнел.

«Дорогой сын! Если письмо попало к тебе в руки, то ты наконец добрался до родного дома. Признаюсь честно, я не имею не малейшего желания с тобой общаться, но у меня нет другого выхода, кроме как оставить тебе мое детище – издательство „Фикус“. К сожалению, Елена ни на что не годна. Ее зависимость от алкоголя настолько быстро разрушает ее личность, что боюсь, она пустит по миру „Фикус“ быстрее, чем ты. А еще хочу сообщить тебе, Саша, что, сбежав от нас в другую страну, ты успел наследить. Здесь растет твой сын. Девушка, которую ты обрюхатил, назвала мальчика в твою честь. Я не имею ни малейшего желания помогать тебе в поиске сына, который растет, как трава у дороги, без должного воспитания, так что всего тебе хорошего, мой дорогой. Живи теперь с этой информацией. Твоя мама Карина Стенли».

Я напряженно сглотнул и ощутил, как на лбу выступил холодный пот. Ребенок?.. У меня есть ребенок?! Как такое возможно?!

Я представил матушкин дьявольский хохот, и по спине прокатилась волна неприязни.

К горлу снова подкатила тошнота. Перед глазами потемнело, и все, что я успел сделать, это всучить дяде пыльное письмо и схватить ведро для офисного мусора. На глазах у изумленного дяди Эдика и нотариуса меня громко вырвало.

– Простите… пожалуйста… не знаю, что со мной… – ошеломленно пробормотал я, и меня снова вывернуло в ведро.

У меня началась стойкая аллергия на Карину Стенли и на все, что окружало ее при жизни?

Дядька выхватил из кармана пачку бумажных платков и вложил их мне в руку. Подумав несколько мгновений, достал бумажник, сунул нотариусу купюру и с бормотанием: «Это вам за ведро, купите новое!» поволок меня на свежий воздух.

Глава 3

Спустя десять минут я сидел на лавочке в тени двух одиноких сосен, а дядя Эдик пытался отпоить меня минералкой, купленной в каком-то сомнительном ларьке у проезжей части, и пачкой таблеток активированного угля, приобретенной в не менее подозрительной аптеке.

Меня трясло, но не от холода. Было такое ощущение, что меня отравили.

– Похоже, здесь вместо кофе пьют цианистый калий! – отхлебнув глоток воды, простонал я. – Иначе не знаю, чем объяснить мое недомогание. Кроме кофе из матушкиной приемной я ничего не пил и не ел.

– Вряд ли виноват кофе. Все дело в нервах, Саша. – Дядька помахал у меня перед носом письмом. – Не каждый день узнаешь, что у тебя есть сын.

Я шумно выдохнул. Кажется, минеральная вода и уголь начали действовать, мне стало легче.