Её несносный студент

Победа Виктория

Какой, нахер, выбор? Какой ее?

— Запоминай, Александровна, есть «мы», и мы вместе, значит и решать будем вместе.

— Ты пытаешься решить за меня, — замечает справедливо.

— Согласен, — киваю, — хорошо, чего ты так испугалась? Так не хочешь ребенка, или перспектива забеременеть конкретно от меня не устраивает? — понимаю, что меня несет, но у меня оправдание есть, веское — я зол.

— Я… Господи, Волков, да очнись же ты, какие дети, какой ребенок, это же все серьезно.

— А я здесь, по-твоему, в куклы, бля,

играю?

— Егор.

— Скажи мне, что я, блядь, еще должен сделать, чтобы ты наконец начала мне доверять. Да я облажался, Ксюша, мой прокол, но разве я хоть раз тебя подвел? Я хоть раз дал тебе повод в себе сомневаться? Я дал тебе хоть одно слово, которое бы не сдержал в итоге?

— Е…

Я не дослушиваю, выхожу из машины и шарахаю дверью так, что звук на всю округу разлетается. Похер.

Меня бесит, до гребанного посинения просто раздражает ее недоверие. Ее сомнения постоянные. Решили же, бля, все. Я по полочкам все разложил, объяснил ясно и доступно, а она опять, опять, блядь, мне не доверяет.

Экстренная, мать вашу, контрацепция.

Нахрена, спрашивается?

Я что, блядь, не знаю, что дети от секса бывают, даже если предохраняться? Или повод дал о себе думать также, как о бывшем ее — кретине тупорылом? И ведь наверняка нас снова сравнивает, меня с ним в один ряд ставит. Да где я так накосячить успел, что доверие полное и безоговорочное никак не заслужу?

Что мне сделать, чтобы она наконец поняла, что это не блажь, не минутная слабость. Это одержимость, блядь, потребность в ней, в ее улыбке, в ее тепле. Я без нее дышать не смогу просто, вообще ничего не смогу. Меня же кроет люто с первого долбанного дня, и, если бы она херню не творила, мы бы год этот не просрали так бездарно.

Стою, на улице дубарь, а мне похер абсолютно, в одной рубашке и даже не чувствуется.

За спиной раздается щелчок и звук приближающихся шагов.

— Егор, — маленькие ладошки ложатся на мои плечи, — прости меня, пожалуйста, я испугалась, просто, испугалась.

Я оборачиваюсь резко, перехватываю ее руки, осматриваю свою малышку. Ну хоть пальто додумалась набросить на плечи.

— Замерзнешь, пойдем.

— Нет, подожди.

Вырывает руки из моих, прижимается ко мне и касается губ, осторожно, словно спрашивая разрешения. И я, блядь, как самый настоящий каблук обыкновенный, забываю обо всем на свете. Целую ее и понимаю, что это у нас не просто надолго, это навсегда.

— Пойдем, замерзнешь, — беру ее за руку, подвожу к дверце, помогаю забраться в салон, сам обхожу машину и забираюсь на водительское сидение. — Ксюш, на меня посмотри.

Она выполняет мою просьбу не задумываясь.

Некоторое время мы смотрим друг другу в глаза.

— Чтобы больше я ничего подобного не слышал, проблемы будем решать по мере их поступления, вместе решать, а не рубить с плеча. Это ясно?

— Ясно, — бурчит, словно ребенок нашкодивший. Ребенок, блин, и есть.

— Ну и отлично, тогда поехали за малявкой и домой, я с тобой еще не закончил, наказывать буду.

Важность доверия...

Егор

— Егор.

— Да, принцесса? — смотрю на малявку, и улыбаться тянет.

Она замолкает, внимательно на меня глядит, словно взвешивая, стоит ли продолжать, а я жду, не тороплю ребенка, не подталкиваю.

— А ты маму сильно любишь? — спрашивает с присущей ей, детской непосредственностью. И как тут не улыбнуться?

Смешная она, малявка, вопросы серьезные такие задает, правильные.

— Сильно, малех, — отвечаю, даже не задумываясь.

А чего тут думать?

— А можно… — замолкает, словно боясь продолжить, смотрит на меня нерешительно, хмурится, бровки маленькие к переносице сводит.

— Что можно?

— А можно ты будешь моим папой? — выдает на одном дыхании.

Не сказать, что вопрос ее для меня становится неожиданностью. Нет, подобное развитие событий вполне логично. Малявка меня еще в день нашего знакомства приняла, смущалась, конечно, но в маленькой своей головке наверняка галочку поставила.

— А ты пообещаешь мне, что сейчас залезешь под одеяло, повернешься на бочок, и постараешься заснуть?

Она кивает молча, но с энтузиазмом. и смотрит на меня с таким неописуемым, невыразимым просто восторгом, что у меня ком поперек горла встает.

— Тогда можно, — подмигиваю малявке, а сам думаю о том, что конкретно я так попал.

Кому расскажешь — засмеют и пальцем у виска покрутят. Мол, куда в восемнадцать лет брать ответственность за чужого ребенка. Даже Белый на меня, как на дебила конченного смотрел. И я, конечно, понимаю, как все это со стороны выглядит, но как-то пофиг совершенно.

Мне хорошо, я реально кайфую от одной лишь мысли о своих девчонках. Да, моих, а как иначе? И я счастлив вполне, даже более чем счастлив.

И, наверное, я слишком долго думаю о своем, потому что не успеваю среагировать, когда малявка, резво подскочив, бросается ко мне на шею, вынуждая завалиться на кровать. Приехали, меня — лба двухметрового — уложил на лопатки четырехлетний ребенок. Это вообще как?

— Ну все-все, кто-то обещал, что будет спать, — посмеиваюсь, прижимаю девчушку к себе.

Она крохотная такая, и пахнет также вкусно, как мама — фруктами.

Целую ее в светлую макушку и укладываю в постель.

— Ну все, кроха, теперь спать, — улыбаюсь ей, она тянет свои крохотные ручки, меня за шею обнимает и целует в щеку. И меня чего-то торкает, от ее этой детской наивности, от радости такой настоящей, не наигранной совершенно. Кажется, я совсем не против заменить ей отца. Нет, не кажется, однозначно не кажется.

Малявка тем временем забирается под одеяло, кутается в него плотно, и поворачивается на бок, как и обещала.