Ее превосходительство адмирал Браге
Шрифт:
Ну, она и покрасовалась. Сюрприз, что называется, удался, но праздник длился недолго. Как раз до того момента, когда кто-то особенно глазастый не заметил на рукаве Ариной тужурки нашивки за ранения. Вот они произвели на господ офицеров очень сильное впечатление. У большинства даже настроение разом испортилось.
– Бекетова! – вдруг ударил себя по лбу довольно молодой еще капитан-лейтенант. – Вот же я губошлеп! Но как тесен мир! Я вас, лейтенант, - вы тогда еще мичманом были, - вывозил с аэрополя Круглая. Это на мысе Брюса… Я вас, стало быть, в госпиталь переправлял, во Владивосток. Это ведь вы были на торпедоносце? Я прав?
– Я, - кивнула Ара, - но вы уж извините меня, ради бога, ничего этого я не помню. В отключке была. Однако же, спасибо!
– Что за история? – спросил кто-то из молодых.
Ара вздохнула, но не стала вмешиваться, только бросила быстрый успокаивающий
– Я вас, лейтенант, оттого и не узнал, что вы тогда выглядели несколько иначе. Ты уж прости, Олег Александрович, но из песни слов не выкинешь. А жена у тебя, оказывается, не только герой, но и красавица.
– Не о чем, Кирилл Андреевич!
– через силу улыбнулся муж. – Получается, я тебе за Варвару обязан и непременно проставлюсь. Да, вот, хотя бы, и сегодня вечером. Как мыслишь, Варя, можем мы ввечеру прием организовать?
– Легко! – улыбнулась Ара. – Заодно вспомним о нашей встрече в Каменке!
– Это да! – усмехнулся Олег.
– Отличная идея! – поддержал между тем Ару каплей. – Только давайте сделаем так. Во-первых, мы сейчас отпустим господина кавторанга домой. И не волнуйся, Олег Александрович, ничего здесь без тебя не развалится, а, если что пойдет не так, обещаю сразу же телефонировать. Ну, и, во-вторых. Не надо приглашать домой. Соберемся в кантине. У нас и оленина парная имеется, и кабанчиком в городе разживемся. Селедка опять же, лосось копченый, бараний окорок. Да мало ли что еще найдем. С продуктами, сам знаешь, дела обстоят лучше некуда. Аквавита [137] прикупим. Может быть, даже линье-аквавит [138] раздобудем. А вы с Варварой… Извините, лейтенант, не спросил вашего отчества…
137
Аквавит - национальный скандинавский алкогольный напиток крепостью 37,5—50 %. Название напитка происходит от латинского выражения aqua vitae.
138
Особая разновидность норвежского аквавита носит название линье-аквавит, этот напиток перед продажей везут в Австралию (в этой реальности куда-нибудь еще) и обратно, и благодаря долгому путешествию лучше впитывает аромат дерева, из которого сделаны бочки.
– Авенировна, - усмехнулась Ара, представляя уже и день в объятиях мужа, и вечерний загул.
– Ну, а вы, стало быть, Варвара Авенировна, проставитесь, чем бог послал. Но кормить и поить эдакую ораву нечего. Сами себя прокормим!
Так начался ее отпуск, и надо сказать, все получилось у них даже лучше, чем она планировала. Офицеры штаба и, в особенности, комдив каперанг Коковцев, прибывший в Будё только на следующий день, буквально силой вытолкали Олега со службы, что бы он мог посвящать больше времени своей «замечательной супруге». Шкловскому было дико неудобно, но по факту он действительно проводил с Арой, что называется, дни и ночи. В том смысле, что они не заморачивались тем, ночь на дворе или день, и отправлялись в постель тогда, когда приспичит, а не тогда, когда положено. Можно было бы, конечно, не только в постели, но холодный климат и сырая зимняя погода занятиям сексом везде, где вздумается, не способствовали. Впрочем, имелось одно любопытное исключение – шведская баня, примыкавшая к дому, который занял Олег. Вот там, в сауне, у них получалось тоже неплохо, тем более, что оба они были пилотами, и здоровье им эти половые излишества пока позволяло. Другой бы кто мог и скончаться от перегрева и высокого кровяного давления, но не они. Да и, вообще, баня ведь – это чистота, а чистота, как известно, залог здоровья. Вот они и повадились оздоровляться, тем более, что с потом из организма замечательно выводится алкоголь. А пить приходилось едва ли не каждый день, благо поводов хватало…
В последний раз Маша пришла к ней перед самым Новым Годом.
Подруга перешла, как обычно, прямо в Лизин кабинет, и они с минуту просто стояли друг напротив друга и, молча, смотрели одна на другу так, словно собирались запомнить на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, так все и обстояло: встанет между мирами барьер, и они уже никогда больше не встретятся.
– Вот, - сказала наконец Маша и протянула Лизе пакет из плотной желтоватой бумаги, - на память. Чтобы вспоминала иногда.
– Что там? – спросила Лиза.
– Посмотри, - предложила Мария.
– Как скажешь.
Лиза вскрыла пакет и достала из него тоненькую пачку фотографических снимков. Все они, как она сразу же заметила, были выполнены в аутентичной для нынешней Себерии технике. Уже цветные, но несколько блеклые, так что найди их кто, никогда не догадается, кто на них изображен, и где сделаны эти снимки. А между тем, фотографии эти являлись, по большому счету, «последним прости» уходящей эпохи. Немолодая и несколько погрузневшая, но все еще симпатичная Лиза Берг. Она же с мужем и повзрослевшими детьми. И еще пара снимков на эту же тему, сделанных, однако, в таких местах, которые никому и ни о чем не говорят и сказать не могут. Ну а на остальных Маша, то одна, то со своим мужем Уго – бывшим техасским коммандером Уго Устари.
– Что ж, - сказала Лиза, убирая фотографии в пакет, - не даром говорят, что у дураков мысли сходятся.
– Вообще-то так только русские говорят…
– Не придирайся! – отмахнулась от подруги Лиза, подошла к письменному столу и, взяв со столешницы приготовленный на такой как раз случай пакет, вернулась к Маше.
– Держи! Тут наши фотографии. Снимала на твой телефон. Девайс тоже возьми. Нечего ему тут больше делать…
Обменявшись сувенирами, они еще посидели немного у столика в углу кабинета. Выпили по маленькому стаканчику старки, выкурили по сигарете, ни о чем практически не говоря, - ибо все уже давно и не единожды было сказано, - обнялись на прощание и расстались, что называется, на веки. Мария шагнула от стола и разом исчезла, а Лиза еще смотрела ей вслед, словно хотела заглянуть в мир, куда ушла ее подруга. А потом вдруг потяжелел афаэр, висящий у нее на груди вместе с нательным крестиком, и она поняла – уловила и осознала, - что между мирами встал непреодолимый барьер, и ходу ей теперь в эти далекие-близкие миры нет и не будет.
«Прощай».
С кем она прощалась? С Машей? С Лизой Берг? Со своей молодостью и другой жизнью? Наверное, со всем сразу.
– Ну, все, все! – сказала вслух, подавив нахлынувшую было слабость. – Нечего сопли распускать! Ты, Лиза, адмирал, тебе бабской дурью маяться невместно!
Она опрокинула еще один стаканчик старки и, заперев кабинет, пошла на улицу, где ее ждал геликоптер.
Тридцать первого декабря она работала, как в любой другой день. На дворе война, та самая, которую в ее прежнем мире назвали бы мировой, а здесь отчего-то прозвали общемировой. Впрочем, не в названии дело, а в сути. А суть, если правду сказать, была омерзительна до ужаса, потому что еще Лев Толстой, который в Себерии отчего-то не народился, писал, что война противоестественна и противна человеческой природе. Ну, или что-то в этом роде. Лиза за давностью лет точных цитат уже и не помнила почти. Но сути дела это не меняет, Себерия воевала, и мобилизация, имея в виду не только солдат и офицеров, набирала обороты. Увеличивалось военное производство и, значит, сокращалось гражданское. Уходили на войну мужчины, а на их место вынужденно заступали женщины. Указ Великого князя от пятнадцатого сентября разрешал мобилизацию в промышленность и системы здравоохранения, просвещения и тылового обеспечения всех женщин, имеющих гражданские профессии, а также выпускниц гимназий, слушательниц женских курсов и студенток университетов, кроме разумеется литерных специальностей, к которым относились медицина, технические профессии, юриспруденция и ветеринария. Напряжение росло, расходовались стратегические запасы и потихоньку таяли ресурсы, которые следовало восполнять. И ко всему этому в той или иной мере имел отношение Флот.