Ее сердце
Шрифт:
— «Всехзадолбациус», — поправила меня Аманда Забини, когда я озвучил свое предположение однажды за завтраком.
— «Одурениус» три раза и массовое разжижение мозгов, — мрачно изрекла ее сестра-близнец Алиссия, наблюдая, как сумасшедшие хаффлпаффцы выстраивают на столе пирамиду из кубков с тыквенным соком.
Седьмой этаж, восьмой… Неуклюже вскарабкавшись на стол, Санни ставит свой кубок, начиная девятый ряд пирамиды, и… О да! Чуть накренившись, башня на секунду замирает, а потом стремительно рушится. Грохот, вопли, лужи тыквенного сока, застывшая с открытым ртом декан Хаффлпаффа Ханна Лонгботтом и счастливый хохот
— Пятьдесят баллов с Хаффлпаффа, — ровно проговорила МакГонагалл, поднимаясь из-за учительского стола. — Всему факультету отработка в Большом зале. Без применения магии. Немедленно.
Лонгботтом наградила своих учеников уничтожающим взглядом и ринулась вслед за директором. Не иначе, вымаливать прощение для барсучат…
А Санни, которую, по моему мнению, за такую подставу следовало порубить в мелкий фарш и скормить Гигантскому кальмару, сидит на столе в луже сока, похожая на кузнечика-переростка, и счастливо улыбается:
— Народ, тут немного сока в кубке осталось, кто-нибудь хочет?
Народ радостно ржет в ответ и стаскивает Санни со стола.
Спустя полчаса мы сподобились лицезреть виновников обеденного инцидента, стройной колонной шагающих в Большой зал. Печатая шаг, они потрясали швабрами с нацепленными на манер знамен тряпками и под грохот ведер дружно орали: «We are warriors, warriors of the world!»
Определенно, барсуки сбрендили в полном составе.
Плохое настроение — не самый лучший спутник для времяпрепровождения. Но в тот вечер я выбрал именно его. Меня терзала глухая, беспричинная тоска.
Может, я тосковал по тем временами, о которых так ярко рассказывал отец: когда Слизерин был блистательным собранием благороднейших магических родов, элиты волшебного мира… Когда Змеиный факультет олицетворял богатство и могущество, оплот чистой аристократии… Жалкая кучка изгоев, потомков некогда уважаемых, а теперь ограниченных в правах и разорившихся фамилий, дети Пожирателей Смерти, в чью сторону и плюнуть зазорно — вот кто мы теперь. У нас нет ничего, кроме громких титулов, чистой крови и одержимости вернуть былое величие наших семейств.
Слава, власть, деньги, уважение — все это давно принадлежит другим. Толпе Поттеров, одна фамилия которых вызывает благоговение окружающих. Ораве Уизли, перед которыми расшаркиваются и лебезят, разве что на коленях не ползают. А мы… Нам достается лишь презрение.
Я досадливо передернул плечами. Мысли скакнули в другое русло.
Герои войны, гриффиндорское трио… Теперь уже дуэт. Рон Уизли погиб четыре года назад — с аврорами такое случается. Его дражайшая супруга поплакала, поубивалась для приличия, сменила фамилию на девичью и заявилась в Хог преподавать Трансфигурацию. Положа руку на Слизеринский герб, преподает хорошо… Да что там, великолепно преподает! И, кстати, свет еще не знал такого язвительного декана Гриффиндора. Отец говорит, что порой профессор Грейнджер так напоминает его покойного крестного, что он готов поверить в переселение душ. Правда, когда я с деланно беззаботным лицом поведал ему школьную сплетню о том, что у профессора Грейнджер был роман с Северусом Снейпом, отец уж слишком резко потребовал не пороть чушь.
Ну и Гарри Поттер… которого-никаким-ломом-не-пришибешь. Казалось бы, после развода с женой, ознаменовавшегося
— Ты теряешь лицо, Гарри…
Я мотнул головой. Слуховые глюки пришли, добро пожаловать?
— Ну что мне с тобой делать? Если завтра опять не явишься на урок — я тебя уволю, клянусь Мерлиновыми трусами!
Опа… Вспомни говно, вот и оно… В раздумьях не заметил, как дошел до Астрономической башни, а там Грейнджер чихвостит Поттера за пьянку. Картина маслом. Всю жизнь мечтал. Как бы теперь не попалиться. Поттер-то с пьяных глаз может промахнуться, а вот Грейнджер — ни за что; размажет по стеночке ровным тонким слоем, никто потом не отскребет.
— Гарри, я серьезно. Больше покрывать тебя я не могу. Минерва меня превратит в мышь и съест живьем, если ты не бросишь пить.
— Брошу не раньше, чем бросишь ты.
Два раза опа! Грозная профессор Грейнджер — алкоголичка?!
— Я, в отличие от некоторых, уроки не прогуливаю и на детей перегаром не дышу. И руки у меня не трясутся.
— Ну что я, виноват, что мне антипохмельное не помогает?
— Естественно. У тебя уже вместо крови огневиски. Какое уж тут антипохмельное…
— Ладно. Считай, что я внял. Давай… за упокой, что ли…
Вздох.
— Давай…
Тихий звяк.
Явственно слышу шорох своей плавно отъезжающей крыши. Профессор ЗОТИ Гарри Поттер и декан Гриффиндора профессор Трансфигурации Гермиона Грейнджер напиваются на Астрономической башне. Я сплю?
— Неужели все это — наш приз за победу в войне?
— Гарри, не начинай. И так тошно…
— Скучаешь по нему?
Это он о Рональде Уизли? Ага, щас, скучает она. На нее без дрожи не взглянешь — замороженная, что твоя ледышка.
— Ох, Гарри…
— А по Рону?
Три раза опа. Нет, я отказываюсь даже пытаться что-то понять.
Грейнджер красноречиво молчит.
— Понятно, — вздыхает Поттер. — Наливай.
Сваливать. Срочно сваливать. Пьяные Герои войны… бррр… почему никто не придумал заклинание слияния со стенами? Вот бы пригодилось.
— Что Джинни?
— Не упоминай всуе. Понятия не имею. Перед детьми не мелькает, и слава Моргане. От такой мамаши чего хочешь можно ожидать.
— Ты тоже не фея Драже.