Ее величество-Тайга.
Шрифт:
— Через трубу вылетел? — рассмеялась Валя.
— Шиш! Обычно. Через сарай спокойно вышел. Не знали, что у него в сарай через сени попасть можно.
— Да, не повезло ребятам.
— Это еще полбеды. Но как Акимыч им отплатил! Во смеху было! Дождался, старый черт, когда они спать легли, да и запер их в будке. Ты ж слышала, что у него изба не запирается и приспособлений для замка нет. А на будках их навешивают. Так вот если они его дверь подпирали поленом, то он их двери — на гвоздь. «Сотку» в ушко вложил. Из самого прочного железа. И ушел, хулиган, к себе в зимовье. Ночью кого-то припекло по нужде выскочить. Толкнул дверь — закрыто. А ему невмоготу. Никакого терпенья не стало. Начал он ребят будить. Те его… известное дело! Были б одни мужчины, куда ни шло. А тут повариха в будке. Женщина! Стал мужиков понастырнее будить. Один встал. Подергал дверь. Себе не поверил. Решили оконце выставить. Да как? Оно снаружи вставлялось. Так что оставалось
Девчонки захохотали.
— Ну и что дальше?
— Да что! Утром их Акимыч выпустил. Под условие, конечно. Что в тайге они не будут пакостить. С тех пор Акимыча за три версты обходили. И зимовье его. А замочные приспособления живьем с будки содрали, чтоб другой кто не вздумал пошутить. Не всякий утром может о вчерашней шкоде вспомнить.
— Все это ерунда. А вот как он нам свинью подложил!
— А что?
— Тищенко, начальника отряда, наградить хотели. Приехали из газеты да и начальство из Охи. Смотрели, расспрашивали, хвалили. Сами знаете, Тищенко на пенсию скоро. Геологом он больше тридцати лет. И все на профиле. Ну, хотели старику под занавес приятное сделать. А там, как награжденному, смотришь, и дали бы благоустроенную квартиру в центре. Ведь заработал человек. Так нет же! Откуда ни возьмись, вылез этот черт Акимыч. Как рысь на голову. Ну и бочком к начальству. Узнал, о чем речь и зачем приехали, и — бряк во всеуслышание: «Вредитель он, а не геолог! Таких гнать надо из тайги дубиной!»
— За что же он его так?
— К Акимычу, конечно, журналисты подошли. Ну и начальство. А старик почуял внимание и вовсе хвост распустил. Тетрадочку выволок из штанов. Кляузную. Ну и начал. Вспомнить тошно. Вроде мы погубили строевого леса на громадные тысячи.
— Как это погубили? Профиль не по воздуху прокладывается, а по тайге. Издержки неизбежны, — щегольнула познаниями камеральщица.
— Ты что ж, думаешь, мы об этом ему не говорили? Да только он взял рулетку и повел всех начальников по ближнему профилю. Обмерил. Подсчитал при них. И… Доказывали мы, что предусмотренную ширину профиля нельзя строго выдержать, леса не трогая. А этот старый леший строчил, как из пулемета: мол, зверья мы погубили тьму. А сваленный лес не используем. Гниет. Паразитов разводит. А лес этот стройкам нужен. Короче, вместо награды влепили Тищенко выговор. Так-то вот. Пытались мы доказать, что дальнейшие заботы
о лесе нас не должны касаться, так куда там! Журналисты нас в газете за это отделали. Вроде мы в тайге себя чуть ли не по-мотовски ведем. О народном добре не думаем.
— Здорово! А нефть мы для кого ищем? Она все расходы покроет, если найдем.
— Во! И Тищенко так сказал. Да толку от того мало. А вот премию за профиль, сданный в короткий срок, мы так и не получили. Все из-за этого… Лесника.
— Да, гнусный старик.
— Но я слышала, что его на пенсию хотят отправить. В городе квартиру дадут. А на его место — семейного.
— Скорей бы! Ведь работают же другие спокойно.
…По всей базе пахло пирогами, блинами, жареной рыбой.
Вот и парни готовились. Стрелки на брюках наводили. Да такие, что муха обрежется, если сядет. Примеряли рубашки, галстуки. Вот только двое приуныли. Говорят. А о чем? Неужели их не радует предстоящее веселье?
— Пробовали с ним добром договориться. Так обматерил и из зимовья выгнал, — опустил голову Олег.
— А что же теперь? — посочувствовал топограф.
— Обещал жаловаться за оленей. Восемь штук под взрыв попало. Как назло, дикие. За колхозные уплатить можно бы было стоимость. А за этих шкуру снимут. Акимыч так дело не оставит.
— А где доказательства возьмет? Ни шкур, ни мяса у вас нет.
— Рога он взял. Ими докажет.
— Надо было тебе «косу» проверить.
— Так помех не было. Они тихонько паслись рядом с шурфами. Кто ж знал? — вспыхнул Олег.
— Да, старик и нам немало крови испортил…
…В землянке радиста жара стояла несносная. Сам уже завтрак готовил. Жена майку гладила. Дочь спала.
— Так вот, закинул я антенну на березку, а сам в будку. Рацию настраивать. А она щелк да щелк. Думал, питание не подключил. Проверил. Все нормально. А рация и вовсе замолчала. Ни звука. Никак не могу выйти на связь с базой. И время на исходе. Выскочил наружу, глянул, а антенна на земле валяется. Я снова закинул. И к рации. Она зашипела и — снова молчок. Я опять к дереву. Гляжу — антенна обратно на земле. А с березы бурундук спускается. Внизу Акимыч до слез хохочет. Бурундука зовет. Я не понял, в чем дело. Но антенну закинул и наблюдаю. Бурундук вмиг вернулся и антенну сбросил. Я — к деду. Что это, мол, за шутки? Уйми своего зверя. Мол, на связь опаздываю. А он от хохота слова выговорить не может. Но бурундука поймал и все время, пока я с базой говорил, в рукавище его держал. А потом рассказал, в чем дело. Оказалось, взрывники решили наказать Акимыча за утраченную прогрессивку. Ну и заложили неподалеку
…Утро уже наступило. Ясное, солнечное. Тайга вокруг базы тоже приукрасилась пушистым инеем, словно нарядом своим решила людей перещеголять. И теперь гордо посматривала на базу и людей.
А геологи торопились. До вечера надо покончить со всеми делами и не оставлять «хвостов» — забот на будущий год.
Отмывшийся в бане Шамшала сиял теперь, как новый пятак. В чистой рубашке, наглаженном костюме, он совсем не походил на тракториста. И жена, увидев в нем прежнего Сережку, подобрела, перестала браниться. Что ни говори, свой муж всегда самый лучший. Не беда, что все остальные дни года от него за версту соляркой несет, зато всегда знаешь — хозяин домой идет.
Правда, самому Сереге дурную службу запах служил. Зайдет он к мужикам выпить, а жена — тут как тут. По запаху находила. Хочешь не хочешь, приходилось домой идти. Вздыхал. Стакан на столе нетронутым остался. А жена, как в насмешку, подсунет дома стакан чаю. Пей, говорит. Это полезно. И пил Серега, пряча грустные глаза. Ох и баба у него! Злей рыси. И чему мужики завидуют? Повар! Кулинар! Ну и что?! Без промочки-то любой бифштекс вкуса не имеет. А она не понимает. Супами да котлетами пичкает. Сухой закон в доме установила. Никакие уговоры не помогают. Столб бездушный, а не баба! Милиционер. Только без нагана. Раньше какой тоненькой да смазливой была. Теперь — не обнять. Серегу, смех сказать, из очереди за шиворот вытащила, когда он за бутылкой стоял. Взяла его под мышку, как тряпку, и так домой через всю базу принесла. Он потом целый год людям в глаза не мог смотреть от стыда. А вот теперь прихорашивает его. Но ведь он не елка! Мужик! Знал, что и за столом не даст она ему выпить вторую рюмку. Отнимет. Да еще скандал учинит при всех. С нее станется. Но уж лучше уступить. Самому. По-хорошему. Может, потом дома разрешит. Хотя жди от нее…
А жена все хлопотала. Все что-то делала. Не присядет. У Сергея даже на душе тоскливо стало.
— Да хватит тебе сновать! Ну сядь же ты! Дай хоть посмотрю, какая ты у меня.
— Сейчас, — подбежала она к плите.
— Иди сюда.
— Чуть погоди, — оттаскивала ребенка от утюга.
— Да одень ты их. Поведу погулять, покуда управишься, — не выдержал Шамшала.
— А не напьешься?
— Зачем себе же праздник портить? — махнул он рукой безнадежно. И вскоре вместе с детьми вышел из землянки.
Тайга… Суровая, надменная. От вида ее даже зябко становится. И неуютно на душе. В любую погоду и время года она остается сама собой, ни к кому не приноравливается. Она одинаково равнодушна к лести и брани в свой адрес. «Чужому, не порожденному ею самой, она никогда не поверит», — разглядывал тайгу начальник базы Терехин. «Да, но вот Акимыч… Ему она не только верит. А и любит. Но за что? Ведь тоже человек. В тайге живет. Живя, берет от нее. Это неизбежно. Как и все мы. И не меньше. Но мои ребята, да и я сам — что греха таить — чужие ей. И боимся ее. Особо ночью. Когда один на один. Можно в этом признаться, если рядом никого нет. Боимся. А не в том ли причина всех неувязок? Сейчас, когда есть время, об этом стоит подумать. Ведь человек еще недостаточно знает тайгу. Незнанье порождает бессилье. А бессилье — глупость. Хотя о чем это я? Ведь геолог и не обязан знать тайгу. У нас своя работа. И какая! А что там елки, березки… Все окупится! Ведь данные сейсмиков совсем неплохи. А начальство не идет на сомнительные затраты! Значит, наши предположения проверены и убедительны. Если площадь даст нефть, тогда первая хвала — начальнику базы! Может, должность в городе предложат? В управлении. Да и пора. Дочь подрастает. Ей в школу скоро», — думал Терехин. И уходил в тайгу все дальше.