Ее Высочество
Шрифт:
Минут через десять бешеной скачки увидел на дороге три трупа, у всех глубокие раны в левой стороне груди, а один еще и с раскроенной до нижней челюсти головой.
Сердце сжалось, и хотя никого из моих нет, но это ничего не значит, уцелевшие и павших постараются забрать…
Наконец увидел их, улепетывающих со всех ног, последним едет Рундельштотт, он оглянулся на стук копыт, просветлел лицом.
– Все в порядке?.. А мы за тебя волновались!
– Вас все-таки догнали, – сказал я виновато. – Понс?
Он кивнул.
– Да.
– Мне надо соображать быстрее, – сказал я. – Все-таки трое успели проскочить. Коней Понс забрал?
Рундельштотт похлопал свою лошадку по шее.
– Не видишь, это другая! Он сказал, эти свежее.
Дорога вывела на косогор, некоторое время спускались, с трудом удерживая коней, чтобы не сорвались на крутом склоне, а гора становилась круче и круче.
Понсоменер хмурился, а когда задержались на особенно опасном участке, сверху донесся стук копыт и резкие голоса.
– Похоже, – сказал я тихонько, – они пытаются обрушить на нас лавину?
– Вряд ли получится, – ответил так же тихо Понсоменер. – Хотя…
– Да, – согласился я. – Хотя да. Но все равно поосторожнее… Если сами сорвемся с кручи, это их тоже обрадует.
– Меньше, – сказал он серьезно. – Для воина убить своими руками намного приятнее.
– Как и для нас, – сказал я. – Мы же люди! Не тараканы. Те просто убивают, потому что животные, даже насекомые, а мы, убивая, получаем целую гамму…
– Чего? – переспросил он.
– Гамму высоких человеческих чувств, – пояснил я. – И радость от самого убийства, и рациональное понимание, что одним врагом меньше, что значит – женщиной больше, и чисто эстетическое наслаждение приобщения к тайне тайн бытия…
Он посмотрел с прежним непониманием, но уточнять не стал, потому я не начал говорить о гуманизме и высоких принципах демократа и рафинированного интеллигента, хотя, как всякий интеллигент, поговорить люблю.
Голоса наверху стихли, как и удалившийся стук копыт, мы снова пустили коней по тропе вниз, а там постепенно выбрались на берег широкой реки.
Понсоменер взмахом руки велел идти за ним, кони вошли в воду нехотя и с осторожностью, он повел сложными зигзагами, перебирались долго, в двух местах пришлось все же плыть рядом с конями, но в конце концов снова вышли на мель, Понсоменер поторапливал, а когда выбрались на берег и скрылись за стеной высоких кустов и толпами ив, на том берегу появились первые всадники погони.
Мы затаились за деревьями и смотрели, как там целыми отрядами выкатываются на берег, однако река катит пугающе широко и мощно, их кони зафыркали и, как только ступили в воду, а я помню, какая она холоднющая, сразу попятились, отказываясь идти в холод.
Понсоменер чуть раздвинул ветви, всматриваясь, прошептал:
– Если среди них нет местного, кто знает, где брод, это их остановит почти на сутки…
Фицрой сказал с сердцем:
– Паршивый берег! Кусты только на берегу, а дальше поле, нас увидят сразу.
– Им еще брод нужно найти, – напомнил я. – На том берегу сплошная галька, наших следов не осталось.
Понсоменер сказал скромно:
– Я же брод нашел?
– К счастью, ты с нами, – заметил я. – Хотя на той стороне могли бы заплатить больше… Но-но, не задумывайся! За правое дело как раз мы!
– А они?
– Естественно, – сказал я с достоинством, – за неправое. Даже вопрос какой-то странный!.. Понятно же, что самые правильные на всем свете – это мы. Вон посмотри на Фицроя! И сразу все ясно.
Фицрой вскрикнул оскорбленно:
– На себя посмотри, морда!
На том берегу всадники, повертевшись у кромки воды, помчались в разные стороны. Как предположил Понсоменер, искать местных, а мы поспешно пошли по прямой от берега.
Был вариант снова нырнуть в лес, что чуть левее, но Рундельштотт посоветовал идти прямо, там руины города, что пользуется дурной славой, потому туда никто не заходит, хотя на самом деле все чудовища, обитающие там, уже вымерли.
Город, как утверждает Рундельштотт, сожгли и разрушили тысячи лет тому, но я потрясенно ехал среди развалин и не мог понять, как уцелела копоть на остатках каменных стен, почему все еще дымятся головешки, а от камня несет жаром…
И почему на окраине города зеленеет трава, даже за городскими воротами пробилась между плитами, а дальше все такое, словно пожар был вчера?
Фицрой, похоже, подумал примерно то же самое, пробормотал:
– А если увидим свежие трупы жителей, погибших тысячи лет тому?
– Не хотелось бы, – ответил я.
Принцесса пропищала:
– Мастер Рундельштотт придумает…
Она запнулась, сама поняла, что не тот случай, когда что-то придумывать надо, а может, и не поняла, а Фицрой, выручая ее, указал на самые высокие развалины:
– Вон там что-то живое…
– Или неживое, – сказал Рундельштотт. – Но шустрое.
Я кивнул.
– Да, это знакомо.
Он посмотрел на меня несколько странно, но задавать вопросы не решился.
Там в самом деле сохранилась высокая колонна с остатками портика, а на нем два чудовища с полураспущенными крыльями за спиной, оскаленными пастями и толстыми когтистыми лапами.
Мне показалось, что оба внимательно наблюдают за мной, но присмотрелся, с трудом перевел дыхание, просто каменные скульптуры, но когда проехали мимо и я оглянулся, ощутив враждебный взгляд, со страхом понял, что оба смотрят вдогонку. Причем не просто глазами, как на портретах, а оба повернули головы.
Рундельштотт пробормотал:
– Здесь жили и творили древние чародеи неслыханной мощи. Построили… и вдруг все исчезли.
– Вдруг? – переспросил я. – Все сразу?
Он пожал плечами.