Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Шрифт:
— Когда вы достигнете поверхности земли, вам придется немного подождать машину, потому что институт находится далеко от города, — предупредил Ичиносе.
— Что ж, спасибо вам... — Гэлбрайт слегка поколебался, подыскивая слова. — Друзья! — в итоге выпалил он, после
— Да, кстати, — седовласый, стоявший у лифта, снова поднял палец, — в помещении мы заранее повесили шубу на вешалку.
— О чем вы говорите? — не понял его слов инспектор.
— На улице зима, а вы легко одеты, — специалист посмотрел на Гэлбрайта с теплотой, нетипичной для такого пожилого человека.
— Хорошо, — полицейский слегка кивнул.
Массивные двери лифта медленно открылись, и сердце Гэлбрайта внезапно упало — ему показалось, что от этой поездки будет зависеть вся его дальнейшая судьба. Бросив последний взгляд на седовласого и братьев Окамура, он шагнул в открывшуюся перед ним кабину лифта, после чего двери за ним закрылись. Инспектор так долго ждал момента, когда он наконец-то сможет покинуть этот институт, но теперь, когда он уже ехал в лифте, ему ни с того ни с сего стало не по себе, потому что всё происходящее было похоже на какой-то странный сон. Кроме того, он испытывал почти суеверный страх, что лифт может застрять между этажами.
Но вскоре кабина лифта остановила своё движение, и когда его двери открылись, Гэлбрайт вышел в ту же комнату, где его встречали специалист вместе с Манабу. Пройдя несколько шагов вперёд, полицейский заметил, что на вешалке больше не было ни одного белого халата, зато там висела обещанная седовласым меховая шуба, в которую Гэлбрайт немедленно облачился. Одежда пришлась ему впору, за исключением, может быть, того, что рукава шубы были немного коротковаты. Интересно, подумал он, кому принадлежала эта шуба — седовласому или одному из тех японцев? Во всяком случае, это не сильно беспокоило инспектора, который, пройдя через двойные деревянные двери, оказался на улице. Была ночь, снег шёл не переставая. Инспектор вздрогнул от холода и поднял голову вверх. Вдохнув холодный воздух, Гэлбрайт пришёл в себя и, оглядевшись, увидел впереди огни приближавшейся к нему машины. Сомнений быть не могло — японцы сдержали свое обещание.
Гэлбрайт неожиданно для самого себя вдруг почувствовал такой прилив сил, что ему вдруг захотелось петь, и он, медленно шагнув вперёд, начал перебирать в уме песни, запавшие ему в душу. Он вспомнил, как ещё в Портленде смотрел в нелегальном кинотеатре немецкий фильм, в финальных титрах которого звучала песня, которую он тогда запомнил из-за того, что она была на английском языке. Засунув руки в карманы шубы, Гэлбрайт начал напевать её слова.
— Lonely presence, damaged the work, You can't, ох... — он запнулся. — Everything the God...
Инспектор очень быстро отказался от этого дела, поняв, что не помнит точных слов этой песни. По крайней мере он знал о том, что в ней пелось о человеке, который выступал в роли Господа Бога, и пытался построить новый мир. Как бы то ни было, мелодия этой песни, которая, как помнил инспектор, исполнялась на фортепиано, навсегда осталась в его памяти, и поэтому Гэлбрайт, отказавшись от попыток спеть песню, просто прокручивал её мелодию в своей голове, наблюдая за приближающимися огнями машины...
Абсолютная пустота.