Её звали Лёля
Шрифт:
Постепенно, сначала по одному, а потом по двое-трое стали в село возвращаться израненные телом и душой земляки. Глядя на них, видя эти полные застывшей боли и пережитых ужасов глаза, Алексей понимал: видели эти мужчины с морщинистыми, серыми лицами что-то очень-очень плохое и жестокое. А ведь не старики то были: ни одному даже сорока не исполнилось. Но выглядели, словно деды, что сидят на завалинках. Даже ходили медленно, задумчиво глядя перед собой.
Потом Мировая война, как её называли тогда, закончилась. Власть захватили большевики, и после голод постепенно железной лапой начал давить. После стало еще тяжелее: началась Гражданская война, времена пришли смутные и суровые. Тогда отец Алексея Степан твердо решил: надо перебираться туда, где можно прокормиться. Он выбрал почему-то Астрахань. Алексей не знал, отчего вдруг. Про этот город он слышал впервые. Поспрашивал у знакомых, те сказали, что там, мол, рыбный край. Так много её, что по весне, если любую речку перекрыть сетью, за час можно столько наловить – девать будет некуда.
Когда их семья – отец Степан, мать Дарья, старший Алексей и три младшие сестры – перебралась на новое место, а было это аккурат в 1918 году, парень понял, отчего они поехали сюда, бросив и лишь частично распродав или обменяв на продукты своё немудрящее, но все-таки такое родное хозяйство.
В Астрахани в самом деле было много рыбы. Столько, что запах ее разносился по всем окрестностям и почти никогда не выветривался, разве что зимой в сильный мороз, но такое тут случалось редко. На пристанях, тянувшихся на многие километры вдоль левого, городского берега Волги, круглый год толпились люди. Сюда привозили улов, здесь его сортировали, а чуть поодаль разделывали, сушили, солили, коптили, закатывали в огромные бочки, укладывали в короба, бочки и мешки.
Степан устроился плотником в артель, которая работала неподалёку от главного рыбного рынка Астрахани – Селенских Исад. Главной достопримечательностью здесь был храм – Покрова Пресвятой Богородицы. Кафедральный собор, между прочим. В двухэтажном доме через забор проживал сам епископ Анатолий. Алексей однажды видел его – невысокого роста, крепкий, лет под 60, с благообразной белой бородой.
Но в храм Дандуков старший все-таки не пошёл. Пережив голод Гражданской войны и все те ужасы, что творились в его родной Саратовской губернии, он веру потерял. Решил так: трудиться надо, а не лбом об пол стучать. Потому и работал не покладая рук в артели. Собирали они бочки для засола каспийской сельди. Называли ее тут чудным словом – залом. Потому что рыбины целиком не помещались в круглую тару, их приходилось заламывать. Алексей, которому в то время был 21 год, сразу пошел помогать отцу. Но постепенно заманила его другая профессия – решил он делать обувь.
Правда, с этой мечтой пришлось обождать. Астрахань в ту пору находилась в самой гуще событий, и как ни старался Степан уберечь сына от войны, а не сумел: забрали того в Красную армию. Случилось это за два месяца до восстания, которое произошло 10 марта 1919 года, когда рабочие нескольких заводов прекратили работу и начали митинговать, обсуждая свою тяжелую жизнь. А она была просто жуткой: в сытном рыбном крае царил голод, началась эпидемия тифа, в город постоянно прибывали войска Красной Армии, и потому власти ужесточали порядки.
Давление на простой люд было так высоко, что он не выдержал. Началось с забастовок металлистов и грузчиков. 10 марта рабочие демонстрации и митинг в порту были расстреляны матросами. Тогда восставшие рабочие и солдаты 45 стрелкового полка изгнали красных из ряда районов города, вооружаясь отнятым у них оружием.
Опомнившись большевики при помощи артиллерии с эсминцев, начавшей обстрел Астрахани, оттеснили восставших на окраины, а затем разбили в степи. По подсчётам профсоюзов, в боях погибла примерно тысяча рабочих. Последовавшие затем массовые расстрелы унесли жизни ещё нескольких сотен граждан, объявленных буржуями.
Дандуковы в этом кошмаре не пострадали. Степан сам не ходил на митинги и домашним строго-настрого запретил. Алексею особо сказал: «Увижу – выпорю, как сидорову козу». Сын послушался. Потому и выжил. А вокруг них творилось страшное. Вой и плач стояли повсеместные – это женщины горевали над своими погибшими. Кладбище, что на востоке города, пополнилось множеством свежих могил.
Потом вроде наступило затишье. Но тревога вскоре вновь поселилась в сердцах астраханцев. Случилось это аккурат в самую жару, в июле 1919 года, когда в городе стали ходить упорные слухи, что вот-вот с Дона придёт со своей Добровольческой армией её командующий генерал Деникин и освободит Юг России от большевиков по самый Царицын.
Потом пришла неожиданная новость: белые взяли посёлок Яшкуль, что в Калмыкии. А от него до Астрахани всего 188 вёрст, причем даже особо и кружить не надо – степь ровная, как стол, расстилается! Узнав об этом, большевики постарались превратить город в крепость, окружив полевыми укреплениями и проволочными заграждениями. На земляные работы под руководством военкома Петра Чугунова согнали тысячи мужчин и женщин. Степану Дандукову вместе с сыном тоже пришлось окопы рыть.
Дальше опять нехорошо. К середине июня белые заняли станцию Джанкой в 125 верстах от Астрахани. К концу июня атаковали подступы к Михайловке, от которого до центра города оставалось всего-то 80 вёрст. Все ждали, что вот-вот деникинцы нападут. Но бои шли далеко, и Алексей, к счастью, в этом ужасе не участвовал. Буквально накануне он стоял в карауле около входа в кремль, и к ночи ему стало плохо. Парня отправили в госпиталь. Думали, на солнце перегрелся. Оказалось – тиф, сыпняк. Едва вытащили с того света.
На этом его первая служба и закончилась. Посмотрели командиры с медиками на то, что от парня осталось, да и отпустили домой. Так вернулся домой обтянутый кожей скелет, и много потом пришлось матери постараться, чтобы привести его в порядок. К тому времени, как Алексей стал из дома выходить, угроза от Астрахани отошла. К концу июля Астраханский поход деникинцев закончился их разгромом.
Когда Алексей окончательно выздоровел, вспомнил о своей мечте – обувь тачать. Намучился в детстве босиком по горячей степи гонять с мальчишками. То на колючку налетит, то на острый камень. Потому, ещё когда стукнуло ему 16 годов, стал Алексей у одного мастера, что жил в их селе, на обувщика учиться. Профессию освоил хорошо, да потом силы приложить было некуда. Обнищал народ после войны да в Гражданскую. Почти все или донашивали то, что с царских времен осталось, или вовсе на лапти перешли. Вот и пришлось про обувную мечту забыть и сначала хлеб сеять, а потом с рыбой возиться.
Глава 20
В Волгоград мы прибыли рано утром, в половине седьмого. Голова моя после вчерашнего ещё болела, но уже не так сильно. Опять же спасибо Ольге, которая дала мне лекарство – таблетку обезболивающего. Буквально через полчаса неприятные ощущения понемногу стали стихать, я почувствовал себя гораздо лучше. Даже не тошнило больше.
Мы высадились на вокзале, затем прошли немного и оказались в симпатичном кафе. Настала пора завтрака. Я неотступно следовал теперь за своей спутницей. Мне почему-то хотелось быть с ней рядом. К счастью, моё соседство Ольгу нисколько не смущало. Да и с чего бы? Всё-таки работаем в одной организации, видимся каждый день. Она давно ко мне привыкла, но мне хотелось произвести на неё благоприятное впечатление. Только я не мог представить, как это лучше сделать.
В кафе старался за ней ухаживать, как мог. Подвинул стул, передал соль, пару раз чай подливал из чайника, принесённого нам официантом. Только на Ольгу это не производило впечатления. Она оставалась со мной не доброй и весёлой, как раньше, а несколько отстранённой, сухой, что ли. Мой отказ поехать в экспедицию её обидел, наверное. Так мне казалось. Но спросить девушку напрямую об этом не получалось. Постоянно рядом находились люди – поисковики. Или, как они себя называют, бойцы поискового отряда.