Эффект энтропии
Шрифт:
– Кирк слушает, – произнес Джим. Хантер почему-то вспомнила их первую встречу. Он был такой же аккуратный, причесанный, прилизанный, а у нее, как всегда, были пыльные башмаки. Та первая встреча закончилась взаимным чувством презрения.
– Капитан, – донеслось из коммуникатора, – я достал кое-какое оборудование для «Энтерпрайза», и нужна ваша подпись, чтобы я смог отправить его на борт.
– Что за оборудование, мистер Спок?
– Биоэлектронное, сэр.
– А зачем оно нам?
– Для оснащения аппаратуры, наблюдающей за аномальным образованием.
– Понятно, – сказал Кирк. – А где вы находитесь?
– На
– Мистер Спок, я действительно нужен вам именно сейчас?
– Да, капитан. Время не терпит.
Джим посмотрел на Хантер и сделал кислую гримасу. Она недоуменно пожала плечами, но расслабилась – никакой опасности не предвиделось.
– Хорошо, мистер Спок. Я прибуду к вам через несколько минут, – он отключил коммуникатор и извиняюще обратился к Хантер:
– Мне очень жаль, но Спок так много работал, столько времени потратил на опаснейшие наблюдения и так внезапно был оторван от них. И мне нечем его утешить, разве что помочь в приобретении этой аппаратуры.
– Я все понимаю, – ответила Хантер. – И никаких проблем.
– Это не займет много времени…
– Джим, я же сказала тебе, что все в порядке. Сейчас я отправлюсь к себе на «Аэрфен», сделаю необходимые дела и сразу же прибуду на «Энтерпрайз».
– Хорошо, – наконец успокоился он. – Увидимся позже.
Она указала ему наиболее краткий путь к лаборатории, молча наблюдала, как он идет по полю, вспоминая и минувший день, и давно прошедшее время. Слава богу, их дружба выдержала испытания многих лет разлуки, хоть они оба остались такими же разными, какими были еще в первый год учебы в Академии.
Кирк и тогда уже был притягательной звездой для многих курсантов, общительный космополит, выросший в центре обитаемого мира, равно открытый для всех представителей этого мира. Хантер же, напротив, была колонисткой, с врожденным чувством ущербности, которое не давало покоя, держало в постоянной готовности дать отпор любому посягательству на ее свободу. Что и привело к нелепому, но памятному инциденту, который и показал ей истинное лицо курсанта Кирка.
Начало инциденту положил отказ Хантер вписать в документы свое второе, чисто семейное, имя. Это было явным нарушением устава учебных заведений вооруженных сил. Хантер сослалась на религию, которая запрещала ей открывать свое второе имя кому бы то ни было, кроме родных и самых близких ей людей. А поскольку свобода религии была для Звездного Флота потребностью номер один, ее оставили в покое.
Но новоявленный командир их подразделения, старшекурсник Фриндли (это смешное имя они моментально изменили на Френси) запретил ей носить орлиное перо, заплетенное в ее короткую косичку, узрев и в этом нарушение устава. Хантер и тут увидела посягательство на ее религиозную свободу и категорически отказалась выполнять приказ.
Френси посчитал себя оскорбленным и потребовал суда чести, обвиняя Хантер в непочтительном отношении к старшим по званию и в нарушении правил ношения формы. Остыв от первого порыва, она готова была признать себя виновной по первому пункту обвинения и как-нибудь отмолчаться по второму, чтобы никого не посвящать в тонкости ее расовой иерархии.
Но возникла новая проблема. Суд не мог состояться без адвоката, Хантер не могла обратиться за помощью к кому бы то ни было, так как по семейным традициям обязана была защищаться сама. Но, к ее неудовольствию, нашелся добровольный защитник – и тем добровольцем был Кирк, которого Хантер считала птицей того же полета, что и их командир, потребовавший над нею суда. Первые же его слова убедили ее в том, что она не ошибалась.
– Я думаю, что вы глубоко ошибаетесь, доводя дело до суда. Достаточно вам извиниться, и Френсис будет удовлетворен и не потребует судебного разбирательства.
– Извиниться?! Ни за что!
Он посмотрел на ее черную косу, на маленькое алое в черных крапинках перо, которым заканчивалась коса, и предупредил:
– Смотрите сами. Но если Френсис ко всему прочему обвинит вас еще и во лжи, то его последнее обвинение поставит точку на вашем пребывании в Академии.
– Во лжи? – громко выкрикнула она, вскакивая со стула и, упершись в край стола руками, с ненавистью глядя на него. – Никто за всю мою жизнь, – с придыханием произносила она, – не обвинял меня во лжи. И вам не так-то просто найти причину, которая заставит меня отказаться от желания размазать вас по стеночке!
Он осторожно потянулся рукой к ее перу. Она так резко откинула голову назад, что коса больно хлестнула ее по плечу.
– Не прикасайтесь к нему!
– Я вижу, вы не верите, что я на вашей стороне, – мягко сказал он. – Но я действительно на вашей стороне и хочу вам помочь. Ради этого я потратил целую ночь и вычитал, что должно означать ваше перо. Оно является едва ли не самым высоким знаком отличия, которого удостаивались немногие люди. Я не хочу сказать, что вы сознательно вводите в заблуждение окружающих вас людей. Сейчас вы носите его как украшение, хоть не исключена возможность, что со временем вы добьетесь права носить его как действительный знак отличия. Но если в ходе судебного разбирательства выяснится, что вы затеяли свару из-за какой-то подделки, доведя дело до суда, вам не поздоровится.
– Подделки? – спросила она. – А с чего это вы надумали, что мое перо не настоящее?
Он вытащил из своего портфеля книгу, полистал ее, нашел нужную страницу и указал пальцем на картину с изображением орла-феникса, планирующего на распростертых крыльях. Увидев орла, Хантер с трудом поборола нахлынувшую на нее тоску по родному дому.
– Вот, видите, – палец Кирка дотронулся до одного из перьев на крыле орла. – И вот, – палец застыл над фотографией молодой женщины.
Хантер от удивления заморгала глазами: в молодой женщине она легко узнала свою пратетю, которую видела в ее восемьдесят лет, и в которой были та же элегантность, то же чувство собственного достоинства, что и у молодой женщины на фотографии. А палец Кирка чуть коснулся пера на фотографии:
– Вы понимаете, что я имею в виду? – спросил он и кивнул в сторону ее пера.
Кажется, Хантер догадалась, в чем дело. Ее перо было маленьким, не больше среднего пальца ее руки, и крапинки были черными, а на портрете перо было длиною с человеческую руку и с крупными белыми пятнами. Она взяла книгу в свои руки, недоверчиво осмотрела ее.
– Или это плохая книга, или вы не разобрались в значении пятен, не обратив на них внимания. Вот, смотрите, – она указала на хохолок орла, который был красно-черным, с черным оперением вокруг него. – И то, что я ношу, вовсе не высший знак отличия, а всего лишь… мне трудно объяснить вам это. Ну, в общем, орлы признают меня своим другом.