Эффект Люцифера
Шрифт:
Мама задерживается — № 1037 просит ее кому-то позвонить. «Будь молодцом и соблюдай правила», — напутствует она сына.
Папа мягко уводит ее к двери. Он знает, что если их визит слишком затянется, другие рискуют лишиться возможности пообщаться.
Когда во двор входит очаровательная девушка заключенного Хабби-7258, охранники дружно оживляются. Она несет коробку кексов — догадалась их угостить. Охранники охотно берут кексы. № 7258 разрешают съесть один кекс; они с девушкой оживленно беседуют. Кажется, они очень стараются не замечать, что рядом с ними стоят охранники; Барден все время топчется рядом, выбивая ритм дубинкой по столу.
В помещении звучит хит «Роллинг Стоунз» Time Is on My Side. Но посетители, которые приходят и уходят после коротких свиданий, кажется, не замечают иронии.
Я благодарю гостей, что они нашли время в своем плотном графике, чтобы нанести нам визит. Как руководитель исправительного заведения, я пытаюсь быть как можно более любезным и дружелюбным. Надеюсь, говорю я, они ценят то, что нам приходится делать, чтобы изучить тюремную жизнь в близких к реальности условиях, насколько это возможно в рамках эксперимента. Я отвечаю на вопросы о будущих свиданиях, о передаче посылок и выслушиваю просьбы уделить особое внимание их сыну. Механизм работает как часы, осталось всего несколько посетителей, и я смогу полностью сосредоточиться на возможной опасности, угрожающей нашей темнице. Однако от мыслей о ней меня отвлекает мать заключенного № 1037. Я не готов к тому, что она будет так сильно обеспокоена.
Вместе с отцом они входят в мой кабинет, и она с порога говорит дрожащим голосом: «Я не хочу создавать проблем, сэр, но я волнуюсь о сыне. Я никогда не видела его таким уставшим».
Ого! Она может создать серьезные проблемы! Но она права, № 1037 выглядит ужасно, он не только изнурен физически, но и подавлен психологически. Он выглядит практически хуже всех.
«Какие проблемы у вашего сына?»
Я реагирую немедленно и почти автоматически. Так обычно реагируют представители системы, когда кто-то ставит под сомнение ее деятельность. Как и те, кто несет ответственность за злоупотребления в реальной исправительной системе, я изображаю проблемы ее сына, как диспозиционные, будто это его собственныепроблемы.
Ей нечего противопоставить этой диверсионной тактике. Она говорит, что он выглядит таким измученным, что он не спал всю ночь, и…
«У него бессонница?»
«Нет, он говорит, что охранники будят их по ночам для чего-то, что называется „перекличка“».
«Да, конечно, перекличка. Когда приходит новая смена охранников, они должны убедиться, что все заключенные на месте и сосчитать их. Поэтому заключенные должны назвать свои номера».
«Посреди ночи?»
«Наши охранники работают по восемь часов, и утренняя смена начинается в два часа ночи. Поэтому им приходится будить заключенных, чтобы убедиться, что никто не сбежал. Это разумно, не правда ли?»
«Да, но я не уверена, что…»
Она все еще не успокоилась, и я перехожу к другой, более мощной тактике. Я втягиваю в разговор папу, который до сих пор молчит. Я смотрю ему прямо в глаза — тем самым бросая вызов его мужской гордости.
«Простите, сэр. Как вы думаете, ваш сын может с этим справиться?»
«Конечно, может, он же настоящий лидер, вы знаете, он капитан… и…»
Слушая его вполуха и отмечая только интонацию и жесты, я поддерживаю его. «Я с вами согласен. Ваш сын, кажется, вполне способен справиться с этой жесткой ситуацией. — Повернувшись к маме, я добавляю, чтобы успокоить ее: — Не сомневайтесь, я присмотрю за вашим мальчиком. Спасибо, что пришли; надеюсь скоро снова вас видеть».
Отец твердо и мужественно жмет мне руку, а я подмигиваю ему с видом босса, который на его стороне. Мы молча признаем, что надо быть терпимыми к чрезмерной дамской эмоциональности. Какие же мы свиньи! И мы проделываем это на мужском «автопилоте»!
В качестве постскриптума к этому маленькому эпизоду, я получаю скромное письмо от миссис И., написанное в тот же вечер. Ее наблюдения и интуиция по поводу положения в нашей тюрьме и состояния ее сына оказались абсолютно точными.
Мы с мужем навестили нашего сына в «Стэнфордской окружной тюрьме». Обстановка показалась мне очень правдоподобной. Я не ожидала, что все будет так серьезно. Уверена, мой сын, добровольно вызвавшись участвовать в эксперименте, тоже этого не ожидал. Увидев его, я забеспокоилась. Он выглядел совершенно измученным, и его основная жалоба состояла в том, что он давно не был на свежем воздухе и не видел солнца. Я спросила, не пожалел ли он, что согласился участвовать, и он ответил, что сначала пожалел. Но затем его настроение несколько раз менялось, и сейчас он готов продолжать. Уверена, что заработанные им деньги будут самыми трудными в его жизни.
P. S. Мы надеемся, что этот проект будет успешным.
Я забегаю вперед, но должен здесь добавить, что ее сына, Рича-1037, вначале одного из самых яростных мятежников, через несколько дней пришлось отпустить из тюрьмы, потому что на него навалился крайне острый стресс. Его мать совершенно точно почувствовала, что с ним происходит.
Нападения не было, и мы незаметно ретировались
Как только ушел последний посетитель, мы все вздохнули с облегчением: во время посещений мы были в самом уязвимом положении, и на нас никто не напал. Но угроза все еще существует! Пришло время противоповстанческих действий. Наш план состоит в том, что некоторые охранники снимут двери камер, чтобы создать впечатление беспорядка. Другие охранники должны сковать цепью ноги заключенных, надеть им на головы мешки и поднять в грузовом лифте из нашего подвала в большую пустую кладовку на пятом этаже, подальше от возможного вторжения. И если заговорщики ворвутся в тюрьму, то найдут одного меня. Я скажу им, что эксперимент окончен. Мы закончили его досрочно и отправили всех по домам, так что они опоздали и освобождать некого. После того как они проверят наш подвал и уйдут, мы приведем заключенных назад: у нас будет время, чтобы усилить безопасность тюрьмы. Мы даже думали, что можно взять в плен бывшего заключенного № 8612 и снова посадить его в камеру, если он будет среди нападающих, потому что он добился освобождения обманом.
Представьте себе эту сцену. Я в одиночестве сижу в пустом коридоре, ранее известном как «двор». Вокруг в беспорядке валяются остатки имущества Стэнфордской тюрьмы, на дверях камер уже нет решеток, таблички сняты, входная дверь распахнута. В возбуждении я уже готов приступить к реализации этого, как нам кажется, коварного макиавеллиевского плана. Но вместо мятежников появляется один из моих коллег-психологов — старый друг, серьезный ученый, мой бывший сосед по комнате в аспирантуре. Гордон спрашивает, что здесь происходит. Они с женой увидели заключенных на пятом этаже и посочувствовали им. Они вышли и купили им коробку пончиков, потому что ребята выглядели совершенно несчастными.
Я как можно быстрее и проще описываю ему исследование, все время ожидая внезапного вторжения захватчиков. Потом этот умник задает элементарный вопрос: «Скажи, а какова независимая переменная в вашем исследовании?» Мне стоило бы просто сказать, что это распределение предварительно отобранных испытуемых-добровольцев по ролям заключенных и охранников, которое, конечно же, было сделано случайно. Вместо этого я начинаю злиться.
Передо мной стоит угроза тюремного бунта. Безопасность моих людей и надежность моей тюрьмы держатся на волоске, а мне приходится спорить с этим яйцеголовым, бесплодным теоретиком с холодным сердцем, которого интересуют только смехотворные мелочи вроде независимых переменных! Я беседую с ним и думаю: сейчас он спросит, есть ли у меня программа реабилитации! Вот чучело. Я ловко отделываюсь от него и возвращаюсь к предстоящему нападению. Я все жду и жду.
Наконец, до меня доходит, что это были только слухи. Они ни на чем не основаны. Мы потратили огромное количество времени и сил, планируя, как мы будем отражать вымышленное нападение. Я, как дурак, умолял о помощи полицию; мы освободили грязную кладовку наверху, разобрали тюрьму на части и увели заключенных. А еще обиднее, потратили впустую бесценное время. И наконец, наш самый большой грех как исследователей: мы целый день не вели систематических наблюдений. И все из-за одного человека, который питает профессиональный интерес к распространению слухов и дезинформации и регулярно демонстрирует аудитории эти явления. Все смертные бывают ужасно глупы, особенно когда наши эмоции берут верх над холодным разумом.