Эффект Люцифера
Шрифт:
После СТЭ: в нужный момент
Почему же наш эксперимент был воспринят как яркий и показательный пример психологии зла? Вскоре после окончания нашего исследования произошла серия драматических, неожиданных событий — резня в калифорнийской тюрьме Сан-Квентин и кровавый бунт в тюрьме Аттика, штат Нью-Йорк. Эти события превратили небольшой академический эксперимент, призванный исследовать теоретические основания ситуационной власти, в объект внимания всей страны. Здесь я только в общих чертах опишу ключевые аспекты этих событий и их последствия для СТЭ и для меня. Более полное обсуждение этих событий, их влияние на рост популярности партии «Черные пантеры» и радикальной студенческой группы Weather Underground можно найти на сайте http://lucifereffect.com.
На следующий день после окончания СТЭ в тюрьме Сан-Квентин, во время
СТЭ и дух времени
Чтобы во всей полноте оценить степень трансформаций характера наших студентов — заключенных и охранников мнимой тюрьмы — нужно представлять себе дух времени конца 1960–1970-х гг. Это было время отрицания авторитетов, лозунга «не доверяй никому, кто старше тридцати», протестов против «военного и промышленного истеблишмента», антивоенных митингов, борьбы за гражданские права и права женщин. Это было время, когда молодежь бунтовала против предрассудков и конформизма общества, которые так ограничивали их родителей в 1950-х гг. Это было время экспериментов с наркотиками, сексом и рок-н-роллом, время длинных волос и яркой одежды. Это было время «хиппи», «тусовок» и «свободной любви», время «детей цветов» с цветами в волосах, время, когда модно было считаться пацифистом и индивидуалистом. Психолог из Гарварда Тимоти Лири, интеллектуально-кислотный гуру этого поколения, предложил три главных принципа для молодежи: «выключитесь» из традиционного общества, «включитесь» в наркотики, расширяющие сознание, и «настройтесь» на свою внутреннюю природу.
Подъем молодежной культуры, с ее яростным и артистичным бунтом против несправедливости и подавления был направлен против безнравственной войны во Вьетнаме, число жертв которой росло с каждым днем, и против руководства страны, не желавшего признавать свои ошибки, прекратить бойню и уйти из Вьетнама после семи лет кровавой войны. Эти настроения носились в воздухе, питали молодежные движения в Европе и в Азии. Европейцы оказались еще воинственнее своих американских сверстников и открыто взбунтовались против традиционных ценностей, против политической и академической ортодоксальности. Студенты в Париже, Берлине и Милане бросили вызов режиму, который считали реакционным и репрессивным, и вышли на баррикады. Многие становились социалистами и вступали в борьбу против фашистского и коммунистического тоталитаризма, а также протестовали против финансовой политики, ограничивающей доступ к высшему образованию.
Почти все студенты-добровольцы в нашем исследовании были представителями этой бунтарской молодежной культуры, поощряющей личные эксперименты, отрицание авторитетов и нонконформизм. Поэтому мы ожидали, что они будут более стойкими к давлению среды, чем оказалось на самом деле, и будут сопротивляться созданной нами Системе. Мы никак не думали, что охранники окажутся такими властными — ведь никто из добровольцев не хотел быть охранником, когда ему предлагали выбрать роль самому. Даже «крутой парень», охранник Хеллман, хотел быть заключенным, так как, говорил он, «большинство людей ненавидят охранников».
Практически все наши студенты-добровольцы считали, что в будущем вполне могут стать настоящими заключенными; они поступали в колледж не для того, чтобы стать тюремными охранниками, и в один прекрасный день их могли арестовать за какие-нибудь мелкие нарушения. У тех, кому досталась роль охранников, не было никакого желания оскорблять других людей или упиваться своей властью, как это получилось в ходе эксперимента. Они не внесли в Стэнфордский тюремный эксперимент никакой личной склонности унижать, оскорблять или доминировать. Напротив, мы ожидали, что они будут заботиться о других людях и бороться за справедливость в соответствии с социальными веяниями того времени. Да и вообще не было никаких оснований ожидать, что студенты, игравшие роли заключенных, так быстро сдадутся, особенно если учесть, что все они были психически и физически здоровы. При обсуждении попыток повторить наше исследование, предпринятых позже, в другое время и в другом месте, нужно помнить об этом культурном контексте.
Почему система важнее всего
Самый важный урок СТЭ заключается в том, что Ситуацию создает Система.Она обеспечивает узаконенную поддержку, власть и ресурсы, благодаря которым возникают те или иные ситуации. Описав основные ситуационные особенности СТЭ, мы приходим к главному вопросу, о котором часто забывают: «Благодаря кому или чему все происходило именно так?» Кто на самом деле создал поведенческий контекст и поддерживал его определенным образом? Иначе говоря, кто должен нести ответственность за последствия? Кого следует поздравить с успехом, а кого обвинять в неудачах? В случае СТЭ ответ простой: меня! Но когда мы имеем дело со сложными организациями, например с неэффективной образовательной или исправительной системой, с коррумпированными мегакорпорациями или с системой, созданной в тюрьме Абу-Грейб, найти ответ на этот вопрос не так просто.
Власть Системы основана на официальном разрешении вести себя определенным образом или запрещать и наказывать действия, которые этому противоречат. Это «власть более высокого порядка», которая оправдывает новые роли, новые правила и новые методы, обычно запрещенные или ограниченные законами, нормами, нравственностью и этикой. Оправданием для новых «правил» обычно становится идеология.Идеология — это идея или утверждение, позволяющие узаконить любые средства, необходимые для достижения некой конечной цели. Идеология — это «Большой Кахуна» [199] , в его действиях никто не сомневается, потому что большинству участников группы они кажутся «правильными» в определенное время и в определенном месте. Те, кто обладает властью, всегда могут убедить остальных, что их программа хороша, добродетельна и даже жизненно важна.
199
«Большой Кахуна» — фильм Джона Суонбека, названный по имени некоего гавайского большого начальника, отсутствующего в фильме, но занимающего нее мысли его героев. — Прим. ред.
Программы, политика и процедуры, возникающие для поддержки идеологии, становятся важной составляющей Системы. А как только идеология признана священной, любые процедуры Системы начинают считаться разумными и адекватными.
В 1960–1970-е гг., когда военно-фашистские хунты правили половиной мира, от Средиземного моря до Латинской Америки, диктаторы то и дело призывали к оружию как к необходимой защите против «угрозы национальной безопасности» якобы со стороны социалистов или коммунистов. Чтобы устранить эту угрозу, государство санкционировало пытки, создавало батальоны смерти и узаконивало убийства предполагаемых «врагов государства».
Совсем недавно все те же предполагаемые угрозы национальной безопасности так напугали граждан Соединенных Штатов Америки, что ради иллюзии безопасности они были готовы пожертвовать основными гражданскими правами.
Эта идеология, в свою очередь, стала главным оправданием для упреждающего удара по Ираку. Эта идеология была создана Системой, обладающей властью, которая, в свою очередь, создавала все новые и новые подсистемы военного управления, управления органами, отвечающими за национальную безопасность, и военными тюрьмами — или подсистемы отсутствия управления, если учесть, что не было никакого серьезного планирования послевоенной ситуации.