Эффект присутствия
Шрифт:
Пандус молчал, полуприкрыв глаза, привалившись спиной к стене.
– Т-тогда д…д-дай с-следова…т-телю п-показания на К-клыча… Х-хоть о-одну ст…р-рочку, – наседал с другой стороны эмоциональный Сутулов.
В уголовном деле пока не имелось ни единого показания на Калачева. Когда он появится, задерживать его будет не на чем.
Пандус презрительно кривил губы над сделанным ему предложением.
– Чё ты лыбу тянешь, урод?! – Петрушин замахнулся комментированным Уголовным кодексом.
Пандус не шугался, он знал, что бить его не будут, не тот расклад.
Два с лишним часа прошли однообразно. Потом оперативникам
Сутулов, гремя ключами, запирал сейф, когда в дверь постучали.
– Н-не заперто! – крикнул через плечо майор.
Света Зябликова принесла распечатку соединений телефона своего мужа за декабрь.
– К-кто т-тебе ее в…в-выдал? – удивился Сутулов.
– Дима Смоленцев договорился в офисе. Он заявление от Ромы написал задним числом, – Зябликова говорила, а губы у неё не шевелились.
В тамбуре послышались шаги, скрипучая дверь стукнула женщину по спине. Она ойкнула и шагнула в сторону.
– Никого я тут не убил? – заглянул вернувшийся из спецприемника Петрушин.
– Здравствуйте, – тихо сказала Зябликова.
– Приветствую, – кивнул оперативник, проходя в кабинет.
– П-прикинь, В-валер, – Сутулов размахивал сколотыми канцелярской скрепкой листочками, – т-тебе, с-старшему оп-оперу н-не в-выдали т-трафик, эт самое, как его, а б-бандит п-пошел и п-получил за о-одну мм…м-минуту.
Петрушин взял бумаги, не спеша пролистал, раздумчиво пожал плечами:
– Ну чего… хорошо. А то бы мы еще неделю за профессором Винниченко ходили.
В общем, двигатель работал, шестерни со скрипом, но вращались, приводные ремни передавали крутящие моменты с ведущих шкивов на ведомые, а машина пока стояла, с места не трогалась.
3
05 января 2000 года.
Среда. Первая половина дня.
Четвёртого января истёк срок содержания под стражей следственно-арестованного Рязанцева. В этот день его неожиданно привезли спецэтапом из следственного изолятора в городской ИВС.
Андрейка не спал всю ночь, ворочался на тонком поролоновом матрасике, постеленном поверх жестких досок нар, беспокоил сокамерников.
По закону его обязаны были перечислить за судом, но документы из прокуратуры почему-то не поступили. Неопределённость положения породила новую надежду.
Сколько раз за три месяца Андрейка надеялся на хорошее! Сначала – на обжалование ареста в городском суде, потом – на кассацию в облсуде. Когда истекли два долгих месяца нахождения за решёткой, он рассчитывал, что прокуратура не пойдёт на продление стражного срока. Следующие ожидания возлагались на обжалование в суде продления стражи, после – на очередную кассацию. Надежды рушились одна за другой. Прокуратура сама себе легко продлевала сроки, суд, идя у неё на поводу, тупо отказывал в изменении меры пресечения. Доводы адвоката граждане судьи пропускали мимо ушей, хотя говорил он складно и, по мнению Рязанцева, очень убедительно.
Стандартные казённые формулировки перекочевывали из одного документа в другой: «Может скрыться от предварительного следствия и суда, угрожать свидетелям и иным участникам уголовного судопроизводства». Что за бред? Вдумайтесь! Куда он может скрыться? Кому он будет угрожать? Так называемому потерпевшему Костину? Рогу? Просить бандитов изменить или смягчить показания он не станет под дулом пистолета! Это всё равно, что на колени перед ними бухнуться. А все остальные свидетели по делу дают показания в его пользу.
Адвокат Догадин вызывал у Рязанцева двойственные чувства. Андрейка знал, что защитника ему выбрали друзья по согласованию с начальством. Был в курсе, что решающим оказалось мнение Маштакова, прежде работавшего следователем и прокурором, разбиравшегося в этой кухне. Спору нет, имевший большой опыт Догадин выполнял свои обязанности добросовестно. Он писал жалобы и ходатайства, присутствовал на всех следственных действиях и судебных заседаниях, только на ознакомление с делом затратил три дня, переписав от руки все важные протоколы. Но он не так часто навещал своего подзащитного в ИВС, как тому хотелось, а когда приходил, говорил туманно. Сперва он оценивал положение, как пятьдесят на пятьдесят. Настраивал клиента на долгий изматывающий процесс. С развитием ситуации, по мере того, как следователь преодолевал один рубеж за другим, пока не добрался до выполнения требований статьи двести первой УПК [74] , Догадин признал, что шансы на благоприятный исход уменьшаются.
74
Статья 201 УПК РСФСР – ознакомление обвиняемого и защитника с материалами уголовного дела.
– Прокуратура слишком далеко зашла, – сильно окая, рассуждал вслух адвокат, – обвинение предъявлено, ты три месяца под стражей сидишь… Как они могут тебя выпустить? Они потащат тебя в суд, который может длиться год, а то и больше. Они надеются, что ты в конце концов сломаешься и согласишься на условный срок, который они рано или поздно предложат. Будут грозить реальным наказанием, – что маловероятно, но возможно. Вообще, Андрей, за двадцать лет практики я не припоминаю случая, чтобы вот так, вопреки всем доказательствам, пихали дело в суд.
В такие моменты Рязанцеву начинало казаться, что адвокат, который должен всячески его поддерживать и воодушевлять, защищает плохо, и Догадин становился ему неприятным. Его бородка клинышком казалась козлиной, округлый волжский говорок – деревенским, а сам он – по-стариковски беспомощным.
Свои сомнения Андрейка высказывал Титову с Маштаковым. Свиданки оперативникам организовывал замначальника ИВС Капустин в самом изоляторе или в своем кабинете. Происходили встречи, как правило, в выходные либо поздно вечером, когда в управлении не оставалось начальства и лишних глаз с ушами.
Маштаков в ответ растолковывал, что когда адвокат рисует подзащитному реальную картину – не есть плохо. Чаще эта братия делает наоборот: сулит златые горы, выдаивает под радужные обещания хорошие бабки, а потом разводит руками: «Извини, не получилось». Ещё Николаич говорил, что менять адвоката на другого на переправе нельзя, будем работать с этим, он вменяемый и многоопытный. Тит встревал, предлагал наехать на терпилу, но Маштаков его всякий раз осаживал, разъясняя, что накат сослужит медвежью услугу. Николаичу Андрейка доверял, как старшему брату, после разговоров с ним успокаивался на пару дней, но потом его снова начинали точить сомнения.