Эффект пустоты
Шрифт:
— А как насчет твоей мамы? Если он подарил Келисте золотое ожерелье с моделью атома, твоя мать наверняка об этом узнала бы.
— Ты права. Я спрошу у нее.
— Знаешь, у человека легче получить информацию, если быть с ним вежливым. Именно так я и поступаю больше ничего.
— Ладно. Ты снова права.
— И? Больше ты мне ничего сказать не хочешь?
Кай выглядит смущенным.
— Извини.
— Благодарю. А почему ты мне не сказал, что он — отец Кел исты?
Я изумленно оборачиваюсь. Отчим Кая… Мой отец? Как я могла забыть это? Смотрю на здание, из которого они вышли. Еще не слишком поздно? Может, пойти туда и найти его?
Но я же не знаю, как он выглядит. Разве я не должна его помнить? Топаю ногой. Хочется кричать от отчаяния — как же я много забыла, — но если я даже закричу, меня никто не услышит.
— Я стараюсь выбросить из головы, кто ее отец, — говорит Кай. — Какое это имеет значение?
— Просто мне было не очень приятно слышать такое и стоять с открытым ртом.
— Извини. Еще раз. Но все это не отменяет того факта, что, по-моему, он каким-то образом причастен к исчезновению Келисты. Мне нужно только найти способ доказать это. Тогда я смогу найти ее и вернуть домой.
Что? Мой собственный отец?
— Понимаю, — говорит Шэй и опускает ладонь на его руку; выражение ее лица становится мягче. — Понимаю, ты думаешь, что он виноват. Но пока у тебя нет доказательств, может, попробуешь допустить вероятность того, что ошибаешься? Непредвзятое мнение поможет тебе найти то, что ты ищешь.
Кай смотрит на нее и, наконец, кивает.
— Попробую, — соглашается он. — Знаю, он кажется таким рассудительным и милым, когда с ним знакомишься. Я тоже так думал. Он умеет манипулировать людьми… Ладно. Это трудно объяснить, но он играет всеми нами, словно мы фигурки на шахматной доске, которые должны стоять там, где он пожелает.
Шэй слушает, кивает.
— Если он был плохим мужем и приемным отцом, это еще не значит, что он похитил твою сестру.
— Может, и не значит, — допускает Кай, но я вижу, что он так не считает. — Могу я теперь подбросить тебя до дома?
Она качает головой.
— У меня обратный билет на поезд, могу воспользоваться им.
— Ты уверена? Мне не трудно.
— Все нормально.
Кай везет ее на вокзал. Когда они прощаются, на лице у Кая внутренняя борьба и смущение. Он поднимает и… опускает руку, как будто хотел дотронуться и удержать Шэй. Ни того ни другого он не сделал, но во мне все равно шевелится ревность.
Всю дорогу до Ньюкасла еду на заднем сиденье его мотоцикла. Нас всего двое, как и должно быть. Воображаю себе то, чего не могу почувствовать: красный шлем на голове, ветер в лицо, волосы летят за спину. Наклоны на поворотах, взлеты на неровностях. Сила скорости.
Я думаю о человеке, к которому они приезжали, — моем отце. Сейчас кажется странным, что в Ньюкасле я думала только о маме и брате, о том, чтобы найти их, и даже не вспоминала об отце. Почему?
Может, я тоже его не любила?
Кай думает, что отец имеет какое-то отношение к случившемуся со мной; Шэй, похоже, считает, что брат ошибается. Я упустила шанс взглянуть в глаза своему отцу и узнать, смогу ли хоть что-то вспомнить.
«В следующий раз, дорогой папочка, — обещаю я себе. — В следующий раз».
15
ШЭЙ
Сначала в поезде, потом в автобусе смотрю в окно и не замечаю, что за ним.
Мне неловко из-за того, что я сказала Каю и как заставила его извиняться. Я была раздражена — ведь он чуть не бросил меня в затруднительном положении. А в его приемном отце меня действительно что-то очаровало. Неудивительно, что студенты смотрят на него как на идола.
И женщины тоже.
Но что в его глазах меня так напугало? Он почти наверняка понял, что я в них что-то увидела, — моргнул и отвел взгляд. Когда посмотрел снова, это — чем бы оно ни было — исчезло.
И почему при виде этого лица память подает сигнал, как в тот раз, когда Кай показал мне его фотографию? Что в нем такого? Доктор Алекс Кросс. Никогда раньше не слышала этого имени, но что-то внутри твердит, что я его видела или встречала, хотя это, пожалуй, не совсем верно. Значит, что-то другое?
Если наберусь терпения, то вспомню.
Так всегда бывает.
Это происходит неожиданно. Мама готовит ужин, я помогаю; включаю радио. Она чистит овощи и пританцовывает под какую-то старую песню.
Мама… танцует.
В голове что-то щелкает, и все становится на место. Закрываю глаза и возвращаюсь назад…
Пока мамы нет дома, я в ее спальне и что-то ищу, — может быть, подарки? Скоро мой день рождения. Десятый день рождения. Я не должна вот так шарить в ее комнате, но удержаться не могу.
В верхнем выдвижном ящике комода под панталонами и носками один самый любопытный палец нащупывает край чего-то. Цепляю его ногтем, приподнимаю и вытягиваю.
Это фотография.
Держу снимок в руке. На снимке мамочка, но такая, какой я никогда ее не видела. Она гораздо моложе, волосы зачесаны наверх. Губы ярко накрашены, на ней длинное сногсшибательное платье. Зеленого цвета. И она танцует с мужчиной.
Уверена, что я его не знаю. Но что-то в нем заставляет меня смотреть не отрываясь.
Он старше мамы, в стильном костюме, словно из кинофильма, и в галстуке-бабочке. Высокий, волосы темные, довольно длинные. И синие глаза. Пронзительные темно-синие глаза.
Я снова и снова смотрю на фотографию, соображая, что если вещь вот так вот прячут, о ней лучше не спрашивать.
А потом однажды ее не оказывается на месте.
Мама щелкает пальцами.
— Ох уж эта Шэй. Ты собираешься сбежать с этим латуком или сделать из него салат? Ужин уже почти готов.