Егерь-3: Назад в СССР
Шрифт:
– Галя! Открой!
Оглянулся на нас и поправился:
– Гражданка Скворцова, откройте, пожалуйста!
Это была даже не бедность – разруха.
Лопнувшие обои на стенах, куча немытой посуды в эмалированной раковине, стол с порезанной клеёнкой – весь в крошках и остатках засохшей еды.
Перемотанный тряпкой кран на кухне подтекал. В туалете печально журчал бачком надколотый унитаз.
Павел остался на кухне договариваться со старшим лейтенантом. Мы прошли в комнату.
– А где
Колченогий сервант, в котором стояла разномастная посуда. Разложенный диван с неубранным постельным бельём. Древняя ширма, за которой виднелась односпальная кровать. Журнальный столик с кругами от бутылок на полированной поверхности.
И всё.
– В школе она их делает, – недовольно сказала мать Тани. – Здесь негде. Сами видите, как живём – теснота! Не повернуться!
Она стояла, уперев руки в бока, словно этой позой пыталась придать себе уверенности. Даже на расстоянии трёх шагов я ощущал запах спирта и немытого тела.
Странно, что нет запаха перегара. Хотя, она ведь недавно пришла с работы.
– Где вы работаете? – спросил я.
– Приёмщицей в «Стеклотаре». А что?
Женщина с вызовом уставилась на меня.
– Разрешите?
В комнату вошёл Павел. Быстро огляделся.
– Мы с товарищем участковым договорились полюбовно. Девочка сегодня же переедет к бабушке. А старший лейтенант проследит, чтобы мать не мешала ей учиться.
Павел сделал паузу и добавил:
– Ну, а мы скромно промолчим о том, что увидели.
– Значит, отбираете дочку? – вскипела женщина. – Родную дочь у матери? И ты с ними, Коля?!
– Остынь, Галя! – рявкнул на неё участковый. – Я с тобой ещё поговорю.
– Поговорит он! Нашёлся говорильщик!
Галя вдруг рухнула на диван лицом вниз и разразилась рыданиями.
Таня молча смотрела на мать.
– Собирай вещи, – сказал я девочке. – И постарайся ничего не забыть. Всё перевезём на машине.
Стараясь двигаться бесшумно, девочка принялась собираться.
– Николай Иванович! – сказал Павел мгинскому участковому. – Я очень прошу вас проследить, чтобы с девочкой всё было в порядке. Да и сам буду проверять. В ваши дела я лезть не хочу, меня волнует только судьба девочки.
– Ну, договорились же, лейтенант! – недовольно буркнул участковый. – Что я, не понимаю, что ли? Всё будет нормально.
– Ты ещё выпей с ними! – мгновенно прекратив рыдать, язвительно сказала Галя.
– Помолчи! – бросил ей участковый. – Тоже мозги-то надо иметь! Куда ты катишься?
Таня дёрнула меня за рукав.
– Я готова, – тихонько сказала она.
В правой руке у девочки была большая сумка, а левой она прижимала к груди плюшевого пса с длинными ушами и удивлённым выражением на морде.
– Идём!
Я взял у Тани сумку, и мы вышли на лестницу.
– Беги, доченька! Беги от родной матери! – кричала вслед Галя. – только потом обратно не просись – не пущу! Поняла, шалава?!
– Вообще, она хорошая, – тихо прошептала девочка.
По её лицу, словно сами собой, текли слёзы.
– Я знаю, – сказал я. – Просто сейчас ты ничем не сможешь ей помочь. Но, может быть, со временем что-то изменится. А тебе нужно учиться.
– Всё равно только год ещё, – ответила Таня. – А потом придётся искать другую школу. И на что-то жить. У бабушки пенсия маленькая.
Говоря это, Таня спускалась вслед за мной по ступенькам.
Я остановился и повернулся к ней.
– Мы всё решим, обещаю. Все вместе. И ты тоже будешь в этом участвовать.
Таня серьёзно посмотрела на меня.
– Зачем вам это, Андрей?
Я пожал плечами. Что тут скажешь?
– Затем, что мы – советские люди. Пока, сейчас – это правда. Да, запомни вот ещё что – это очень важно. Не нужно чувствовать себя обязанной за помощь. Просто когда сможешь – тоже помоги кому-то, вот и всё.
– Разве это так работает? – спросила Таня.
– Только так и работает, – подтвердил я. – И никак иначе.
Мы все вместе погрузились в машину. Валентину Михайловну посадили на переднее сиденье. Перед тем, как сесть, учительница скептически оглядела машину, но ничего не сказала.
– Таня, где живёт твоя бабушка? – спросил я, заводя двигатель.
– Видите магазин «Промтовары»? Поверните за ним направо, только осторожно. Там дорога грязная.
За магазином я свернул на улочку, которая тянулась между двумя рядами давно некрашеных деревянных заборов. Проезжая часть вся была в лужах и выбоинах. Кое-где лужи пытались засыпать щебнем и битым кирпичом, но бросили, не доделав. Кучи щебня торчали из грязной воды, словно унылые каменные острова.
За одним из заборов седой мужчина в фуфайке сжигал опавшие листья. Пряный дым костра метался на осеннем ветру и долетел даже до нашей машины. А мужчина, сгребая граблями листья в кучу, даже не взглянул на нас.
За одним из заборов лениво залаяла собака. Звеня цепью, она подбежала к забору и просунула между штакетин кудлатую голову.
В конце улицы я, по указанию Тани, свернул налево и остановил машину возле деревянного дома с фасадом в три окна и кирпичной трубой. На доме была прибита табличка «ул. Красина, 47», а рядом с табличкой – ржавая пятиконечная звезда, вырезанная из железного листа.
– У тебя в семье есть фронтовики? – спросил я Таню.
Она кивнула.
– Дедушка воевал. Но он умер десять лет назад. Я его почти не помню.
Открыв крепкую калитку, мы вошли в запущенный палисадник. Клумба из вкопанных наискось кирпичей была завалена мокрыми жёлтыми листьями, которые слетели с растущей под окнами берёзы. С другой стороны калитки, вдоль заросшего травой двора тянулись кусты смородины и крыжовника. Кое-где на крыжовнике висели исклёванные птицами жёлтые ягоды.