Егерь: назад в СССР 2
Шрифт:
Раньше всё казалось простым и понятным. Курс партии верен. Страна незыблема. Служить надо честно — так, чтобы не стыдно было взглянуть в глаза молодому поколению.
А теперь?
Теперь, приходя на службу, Георгий Петрович с подозрением вглядывался в лица сослуживцев и подчинённых. Вслушивался в обрывки разговоров. Запоминал детали и фактики, которые раньше казались незначительными. И сопоставлял одно с другим.
Картина получалась ужасающая.
Между властью и народом давным-давно пролегла пропасть. И
Если бы люди у власти просто пользовались этими благами — это полбеды! Но они страстно хотели сохранить привилегии за собой, передать их по наследству своим детям.
А ведь не так давно сын рабочего мог дослужиться до маршала. Крестьянский внук мог стать директором крупного завода и народным депутатом. Сирота из глубинки, благодаря своим способностям, получал прекрасное образование и работал дипломатом.
Куда всё делось? Когда?
Как получилось, что, перевернув целую страну, коммунисты не смогли переделать... себя? Внутри себя изжить неистребимую тягу к стяжательству и накоплению?
Когда-то честные и принципиальные люди теперь проталкивали своих детей в престижные ВУЗы, и там не оставалось места для действительно способных студентов. Заводили полезные знакомства с директорами магазинов и станций технического обслуживания, выбивали вне очереди автомобили и квартиры для многочисленных родственников. Мечтали, выйдя на пенсию, оставить за собой уютную государственную дачу. Правдами и неправдами рвались в заграничные командировки и привозили оттуда импортные шмотки и магнитофоны.
Когда успела возникнуть в стране эта каста людей высшего сорта, которые с презрением смотрели на простых смертных?
А сам-то он?
Не чувствуя ожога, генерал сжал в кулаке дымящуюся папиросу. Он вдруг вспомнил, как договаривался, чтобы дочь поступила на престижный факультет ЛГУ, и залился краской стыда.
Вот оно как бывает, значит!
Сколько ни обороняй страну от внешних врагов — но пока не победишь зло в самом себе, войну не выиграешь.
Что теперь делать?
И можно ли теперь сделать хоть что-нибудь?
Выбросив изломанную папиросу в пепельницу, Георгий Петрович снял трубку телефона.
— Володя! Здравствуй! Можешь сегодня вечерком подъехать ко мне?
Вечером мы с братом сидели с удочками на берегу озера. Я смотрел на поплавки, а Серёжка с любопытством поглядывал по сторонам. Выпущенные погулять собаки бегали по берегу, поглядывая на нас. В лес они уже не убегали, носились по территории.
— Нравится тебе здесь? — спросил я брата.
— Конечно! Андрюха, а у тебя палатка есть?
— Нет, — ответил я. — А зачем тебе?
— Жалко, — огорчился Серёжка. — Я бы в ней переночевал.
—
— А у костра?
Я удивился странному желанию брата. А потом понял, что ему просто не хватает романтики. Того самого звёздного неба над головой, которое слишком часто загораживают от взгляда низкие потолки.
— Ночлег у костра я тебе не обещаю. А вот ужин... почему бы и нет? Наварим ухи, посидим. Если только перестанешь поклёвки зевать. Подсекай, Серый!
Глава 18
Что ж так хреново-то, а?
Семён со стоном пошевелился.
Что-то с глухим стуком упало на пол.
Вот чёрт!
Он кое-как разлепил опухшие веки и огляделся, близоруко щурясь. Что-то бордовое маячило перед самым лицом.
Семён взмахнул рукой. Пальцы ощутили плотную ткань, похожую на штору.
Что за херня?
Он крепко зажмурился и растёр ладонями лицо, пытаясь прийти в себя. Затем снова открыл глаза и огляделся.
Огромная кровать была окружена плотным бордовым балдахином. Бельё скомкано, подушки разбросаны по необъятному ложу.
Во дворец, что ли занесло?
Какой, на хер, дворец в СССР? Откуда?
Семён спустил босые ноги с высокого матраса. Оглядел себя — совершенно голый, даже трусов нет.
Так. Вроде, вчера были девки. Семён припомнил весёлый визг, потом — жаркое дыхание на шее...
Точно! Вчера они с Рыжим подобрали двух девок возле общаги на Бассейной. С девками поехали в ресторан, а потом... и куда девки делись теперь?
Смылись, что ли? Ну, и хер с ними!
Голова невыносимо гудела, во рту пересохло.
Семён рывком отодвинул бордовую штору и встал на ноги. Ноги погрузились во что-то мягкое. Высокий потолок с лепной розеткой покачнулся, норовя завалиться набок. Уцепившись за плотную ткань, Семён кое-как устоял на ногах.
В огромное окно с полукруглым верхом лился мягкий дневной свет. Семён глянул вниз — он стоял на бордовом ковре. Ворс у ковра был настолько мягкий и пушистый, что ноги тонули в нём, словно в траве.
Возле кровати лежала квадратная бутылка с чёрной этикеткой и завинчивающейся пробкой. В бутылке плескалось немного коричневой жидкости.
Семён, кряхтя, словно столетний дед, поднял бутылку и открутил пробку. Поднёс горлышко ко рту, запрокинул бутылку над головой. Жгучая струйка потекла по пищеводу.
Семён поперхнулся, и закашлялся. Кашель вызвал спазмы в желудке. Семён согнулся, уронив бутылку, и его вырвало прямо в пушистый ворс ковра.
Голова кружилась, но в желудке стало чуть полегче.
Выпрямившись, Семён толкнул тяжёлую дверь с резными филёнками и оказался в просторной гостиной.
На широком кожаном диване спал Рыжий. Волосы его были всклокочены, джинсы сползли с бёдер, показывая чёрные сатиновые трусы.