Егерь: Назад в СССР 3
Шрифт:
Вообще, профессия водителя казалась мне тогда самой лучшей профессией на земле.
Посудите сами — ты один в кабине, в форточку врывается свежий ветер. Мотор послушно рычит, а ты едешь, куда захочешь, и под колёса автомобиля стелется серая лента шоссе! Вечером ты заезжаешь на территорию предприятия, паркуешь машину. Устало хлопаешь дверцей кабины, забиваешь пару партий в домино с мужиками под пиво или красное вино и идёшь домой. А наутро — снова машина, и ветер, и свобода!
Запах бензина и машинного масла казался мне тогда самым лучшим запахом на земле, а залетавшая в форточку
А вот теперь у меня совсем другая жизнь, но машина в ней тоже есть. И крутить баранку по-прежнему доставляет мне острое удовольствие.
— Ладно, мам! — сказал я. — Значит, в другой раз. А ты приезжай утром.
Я улыбнулся Серёжке.
— Думаю, Таня будет рада тебя увидеть.
— А у них большой дом? — спросил Серёжка. — Больше, чем во Мге?
Я пожал плечами.
— Наверное, нет. Но всё-таки — две комнаты. И дом новый. Да и старый дом останется за ними. Может быть, продадут — вот и будут деньги на Танину учёбу в институте.
Мы поужинали замечательными мамиными котлетами с пюре и сели смотреть телевизор. Котлеты были тем вкуснее, что приготовлены не из покупного мяса, а из своего, добытого на охоте. Да и картошка была своя — с бабушкиного огорода. Такая вот простая и хорошая жизнь.
После обязательной программы «Время» начался какой-то старый фильм. Отец часто выходил на кухню курить.
— В комнате я ему курить запретила, — тихо сказала мне мама. — Такой скандал был! Но я настояла на своём.
Насчёт скандала она, конечно, преувеличила. Я не помнил ни одного раза, чтобы родители, действительно, скандалили. Спорили, выясняли отношения — как все люди. Но! Непременно на кухне, не повышая голоса и за плотно закрытой дверью. Это было непреложно правило. А к детям они выходили, когда уже было достигнуто согласие.
Отец на кухне глухо закашлялся, словно давился дымом.
Чёрт!
Я поднялся и вышел на кухню.
— Батя! Надо поговорить.
Он стоял у тёмного окна, откашливаясь. Широкие плечи вздрагивали. Прокашлялся и обернулся ко мне.
— Чего тебе, Андрюха?
— Батя, тебе надо бросить курить. Не стану тебя пугать всякой хренью, просто говорю, как есть.
Отец усмехнулся.
— Яйцо курицу учить вздумало?
Я вздохнул и закрыл дверь. Заранее понятно, что разговор будет тяжёлым. Но откладывать его больше нельзя.
— Ты пронимаешь, что гробишь своё здоровье?
— Как угроблю — так и поправлю, — отмахнулся отец.
— А если не поправишь? Зачем тебе эта дурацкая бравада? Не папироса мужика мужиком делает.
Отец нахмурился.
— Ты как со мной разговариваешь?
— Так же, как ты со мной говорил, когда я в третьем классе с табачными крошками в кармане пришёл, — спокойно ответил я. — Помнишь?
Думаю, он помнил. А я так точно не забыл.
На каникулах мы с пацанами болтались по окрестным дворам. Играли в футбол, гоняли на рыбалку, стреляли из рогаток — обычные мальчишеские развлечения.
Ну, и повадились покуривать на пустующем чердаке железнодорожной мастерской, где было выбито слуховое окно. А поскольку денег на сигареты у нас не было отродясь — не брезговали собирать
Окурки таскали в карманах — а где ещё? Вот так я и попался.
Думал, будут пороть. В вопросах воспитания отец занимал жёсткую позицию, проверенную поколениями. Заслужил — выслушай лекцию о своём плохом поведении, а потом получи. Чтобы крепче запомнилось.
Но в тот раз дело ограничилось разговором. И говорил-то отец немного, но я как-то особенно остро понял, что он не сердится, а переживает за меня, дурака.
— Бросай, батя. Знаю, от такой привычки тяжело отвыкнуть. Но у меня есть знакомый врач, он запросто тебе поможет.
— Что ещё за врач? Трифон, что ли?
— Нет. Владимир Вениаминович. Он скоро ко мне приедет на охоту. Один сеанс — и больше курить не захочешь. Я с ним уже говорил.
— Да что ты за ерунду выдумал, Андрюха? Сеанс какой-то! Учить меня вздумал! Захочу — брошу, захочу — буду курить.
Отец пристукнул ладонью по столу и снова потащил папиросу из пачки.
У меня оставался последний аргумент. Жёсткий, словно удар под дых. Может быть, даже в какой-то мере нечестный. Вот только на кону стоял не дурацкий спор, а здоровье отца.
— Знаешь, батя, я всегда считал, что ты сильный и умный. За это тебя и уважаю. Ты же сам понимаешь, что табак — очень вредная привычка. Ну, не верю я, что она сильнее тебя. Если решишь от неё избавиться — приезжай, поговори с Бегловым.
Я повернулся и вышел из кухни.
Мама стояла в коридоре, прислушиваясь к нашему разговору.
— О чём вы там спорили, Андрюша? — встревоженно спросила она.
— Всё хорошо, мам, — улыбнулся я.
Я не стал просить её помочь мне убедить отца. Он такой человек, что сам дойдёт до правильного вывода. А если начать давить — наоборот, заупрямится.
Сейчас я, фактически, брал его на «слабо», как пацана во дворе. Тактика нечестная, но действенная. Оставалось надеяться, что она сработает.
Я взглянул на часы. Половина одиннадцатого! Надо поторапливаться.
— Мам, я поеду Катю встречать!
— Поезжай, сынок! Потом заедете к нам?
— Нет, мам. Поздно уже. Я на следующей неделе заеду, ладно?
— Ну, хорошо.
Мама потянулась и поцеловала меня в щёку.
Из электрички вместе с Катей неожиданно вышел Беглов. За спиной у него был битком набитый рюкзак, из которого торчали ружейные стволы в чехле, а в правой руке — большой чемодан.
— Здравствуйте, Андрей Иванович! — прогудел он. — А я вот неожиданно собрался к вам! Начальство пошло навстречу — дали отпуск пораньше.
Я смотрел на него со смешанными чувствами. Нет, мне было очень приятно видеть Владимира Вениаминовича, но не сегодня же! У меня совершенно другие планы на вечер, чёрт побери!
Беглов цепко взглянул на меня и рассмеялся.
— Я вас не стесню, Андрей Иванович! Сегодня переночую у вашего председателя, а завтра он обещал мне подыскать жильё. Поучаствую в деревенском празднике — раньше никогда не доводилось! А я ведь по натуре очень любопытен, настоящий исследователь. Ну, так как — подвезёте?